— Попробуй в ближайших абзацах герою, поэт, объяснить, что стоит за это сражаться и голову даже сложить! — Пусянь, постояв у колодца, сказал, допивая арак. — Как это местечко зовется?
— Курган называют Сенлак. Поселок — по-моему, Гастингс. Шесть миль расположен отсель. И здесь восхождение к власти когда-то затеял Вильгельм. Его называли Бастардом. Он был проиграть обречен. Но флаги его с леопардом накрыли потом Альбион! Король, избежавший постромок, ушел за английский пролив. Здесь правит Вильгельма потомок, наследник по имени Стив…
— Довольно. В рассказе о длинной борьбе за британскую власть, все также не вижу причины здесь тело и голову класть! Вот скалы, покрытые мелом, вот бледный кустарник зачах. Зачем бронебойные стрелы тащил на уставших плечах? Ты принял меня за болвана и держишь меня в дураках?! Не лучше ли в теплые страны вернуться, не поздно пока? Сражаться за это болото у дальнего края земли?!
— Ты должен понять — для чего-то здесь сотни героев легли! На остров британский стремили своих кораблей паруса. Тащились несчетные мили, чтоб эти увидеть леса. Я тоже не знаю, по правде, что здесь потеряли они, но Цезарь, Септимий и Клавдий не даром потратили дни на острове этом холодном, пытаясь его захватить. Лишь север остался свободным, его невозможно сломить. (Допустим, пока невозможно — ты можешь создать прецедент… И пикты с раскрашенной кожей тебе поклонятся, и Кент!) Где в полночь летят метеоры из черной космической тьмы, стоят Граупийские горы (по-моему, просто холмы). Те горы не знали монголов, но много столетий назад там бились Калгак с Агриколой, герои шотландских баллад. Король гунниварский, к примеру, на остров вторгался порой — суровые волны Хамбера накрыли его с головой. А в битве, для римлян позорной, где бился Валузии царь, вожди короля Бран Мак Морна однажды прославились встарь. В Ривайне кричал император, и топал ногами, как слон, когда истреблялся Девятый Испанский его легион. Другие уйти не хотели, пусть лиха познавшие фунт, и вместо удобной постели ложились в Британии грунт. Воспеты и в рифму, и в прозе на все континенты вокруг, сражались Аврелий Амброзий, Руфин, Велизария друг…
— Здесь помнят о добром французе?…
— Он был не французик, а галл! А звали его Караузий, он саксов еще убивал. Что с нашею памятью стало?! Вдыхая болотистый мох, здесь козни творил Каракалла, а Север и вовсе издох. Не где-то в дунайских долинах, а тут, где британская тишь, подняли на щит Константина,
узнавшего «Сим победишь!» Стратклайд, каледонцы и даны метали свои топоры в бойцов короля Ательстана, в другие отправив миры немало саксонских хускарлов — гордился победами дан, и все скандинавские ярлы, и каждый в Шотландии клан. Водицей пропитана куртка — той самой, что хлещет из жил. Кто был у ворот Брунанбурга, тот многих, наверно, убил. В начале десятого века, A.D. 937, я ночью убил человека — он рухнул на землю ничем. Он был синеглазым блондином, и память о нем не паскудь. Немного левей середины мечом пробуравлена грудь. Когда-то сидевший на веслах, он вел не драккар — пироскаф. Он храбрый был парень и рослый, из славного рода Анлаф. Его не дождется подруга, в предутренней дреме одна. Убит под стеной Брунанбурга, и будет постель холодна. Кричит в поднебесье журавль, в нем жалости нету на грамм. Его не доставит корабль, бегущий по желтым водам.