«О Боже, он мертв, — пронеслось у нее. — И сел-то в стельку пьяным, а тут еще тряска… сердце не выдержало».
Взгляд долговязого был направлен прямо на нее, но глаза оставались неподвижными. Остекленевшими. Как у мертвеца.
Усилием воли стюардесса заставила себя оторваться от этих стеклянных безжизненных глаз. У нее участился пульс, сердце рвалось наружу. Бедняга была в замешательстве: что делать, как поступить. Благодарение Господу, что, по крайней мере, у него нет соседа: некому паниковать. Девушка решила сначала посвятить в это старшую стюардессу, потом сообщить в кабину. Возможно, его завернут в одеяло и прикроют глаза. Табличку о ремнях придется оставить включенной; тогда, даже если они выйдут из облачности, никто не будет таскаться в этот сортир, а на посадке все подумают, что пассажир просто спит…
Пока эти мысли ускоренным маршем проходили через ее сознание, пустой и безжизненный взгляд не отрывался от нее… и вдруг покойник поднял стакан с содовой и отпил глоток.
В этот момент самолет сильно тряхнуло, он накренился, и слабый крик испуганной стюардессы потерялся среди куда более громких криков, в которых был неприкрытый ужас. Глаза парня переместились — слегка, однако достаточно, чтобы стюардесса с облегчением поняла, что он жив и видит ее. У нее мелькнуло: «Надо же, дурища, за мертвеца сочла, а он просто был в своих 50-х… А ведь ему далеко до старости, несмотря на седину». И стюардесса подошла к нему, игнорируя настойчивые вызовы позади себя. (Конечно, Ральф сильно занят: после их приземления через тридцать минут в О’Хара стюардессам нужно будет избавляться от семи десятков пакетов с блевотиной.)
— Все в порядке, сэр? — улыбнулась парню стюардесса — правда, улыбка получилась несколько натянутой.
— Все в порядке, благодарю вас, — откликнулся пассажир. — Все прекрасно. — Стюардесса взглянула на корешок авиабилета и отметила, что его зовут Хэнском. — Правда, слегка трясет, не находите? Думаю, что у вас прибавилось работы. Право же, не стоит тратить на меня время. У меня… — он одарил ее вымученной улыбкой, вид которой вызвал у нее ассоциацию с оскалом пугала в стылом ноябрьском поле. — У меня все в порядке.
— Просто вы выглядели… (мертвецом) …слегка нездоровым.
— Я задумался о своем детстве, — объяснил парень. — Только этим вечером я понял, что оно было, по крайней мере, убедился в этом.
Звенели вызовы.
— Будьте любезны, стюардесса? — нервно названивал кто-то.
— Ну если вы убеждены, что вам ничего не надо…
— Я задумался о запруде, которую мы с друзьями строили, — продолжал Бен Хэнском. — С моими, наверное, единственными друзьями. Точнее, это они строили плотину, а я… — он прервал самого себя, глаза неожиданно зажглись, и Бен рассмеялся — открытым, беззаботным смехом мальчишки, совершенно не подходящим к ситуации в самолете. — …загляделся на них. Вот и все, что я сделал. В конце концов они чертовски напортачили с этой запрудой. Это я помню.