Они толкали грузовичок к дороге, каждый со своей стороны, и когда машина обретала подвижность, Уилл на ходу запрыгивал в нее, включал передачу и выжимал сцепление, сосредоточенно подбадривая кусок утиля: «Ну давай, родной, заводись уже!» Он отпускал сцепление, жал на акселератор, и старый «форд» начинал чихать, кашлять, плеваться, чадить, дергаться… и иногда заводился, работая вначале с перебоями… Но потом мотор вспоминал, что и он когда-то был молодым, ревел… и грузовик несся объездной дорогой к ферме Рулинов (прямая дорога была Уиллу заказана из-за сумасброда Батча — отца Генри Бауэрса; тот вполне мог прострелить Хэнлону голову из своего дробовика), затем летел в нужном направлении по параллельному проселку, громко фыркая двигателем без глушителя, подкидывая возбужденно-веселого Майка на неровном дорожном покрытии; они проезжали мимо матери, стоявшей в дверях кухни, вытирая полотенцем руки, с гримасой отвращения, которого вовсе не испытывала.
Однако далеко не каждый раз машина заводилась со стартера; тогда Майку приходилось ждать отца, возвращавшегося в гараж за заводной ручкой; вынося ее, он обычно бурчал что-то себе под нос. Майк был настолько уверен, что отец бормочет какие-то заклинания, что был до крайности удивлен, узнав истину. (Это случилось намного позже, в одно из несчитанных посещений больничной палаты, где лежал умирающий Уилл Хэнлон. Из его рассказа Майк уяснил, что это бормотанье себе под нос было связано с боязнью отца заводной ручки, которая однажды споро выскочила из паза и нанесла Уиллу предательский удар в челюсть.)
— Отскочи, Майки, — говорил Уилл, вставляя ручку в паз под радиатором. Когда двигатель все-таки заводился, Уилл торжественно заявлял, что на следующий год обязательно продаст «форд» и купит «шевроле». Но этот «следующий год» так и не наступал. И старый «форд»-гибрид по-прежнему стоял в своем стойле с ходовой частью, смазанной тавотом, и кузовом-курятником.
Когда грузовик был на ходу, Майк, сидящий на месте пассажира, любил принюхиваться к запахам разогретого масла и сизого выхлопа, овеваемый легким бризом через несуществующий ветровик. Он думал: «Вот и снова пришла весна. Наконец все проснулось». Душа наполнялась немым восторгом, который, если бы ему удалось выйти наружу, вполне мог потрясти и без того хлипкую конструкцию кабины. Майк был влюблен буквально во все вокруг, но больше всего — в отца, сидевшего рядом, ухмылявшегося и покрикивавшего: «Держись, Майки! Сейчас старушка разбежится! Ох и погоняем птичек из травы!»
С шумом проносясь по дороге, «форд» выбрасывал из-под задних колес черную грязь и серые облака пыли, а Майк с отцом тряслись на старом диванном сиденье и хохотали как два дебила. Уилл правил через высокую траву заднего участка, оставляемую на укос, либо на запад (кукуруза и бобовые), либо на юг (картофель), либо на восток (горох, кабачки и тыква). Из травы действительно взлетали перепуганные ревом «форда» птицы… Однажды они вспугнули куропатку с красивым коричневым, как позднеосенний дуб, оперением; птица вспорхнула с шумом, даже перекрывшим рев грузовика.