Когда она заглянула за голубые занавески, с силой сдвинутые ею по стержню из нержавейки, окончание имени мужа застряло у Патти в горле. Она застыла в изумлении с посерьезневшим как у ребенка в его первый школьный день лицом. Надо было бы крикнуть, и Анита Маккензи, соседка, прибежала бы на ее крик, но она могла вызвать полицию, решив, что в доме Урисов произошло убийство.
Патти застыла в молчании, теребя застежку юбки и уставившись в одну точку расширившимися от ужаса немигающими глазами; лицо исказила гримаса ужаса; крик застрял в горле.
Света в ванной благодаря мощным аргоновым светильникам было достаточно. Вне зависимости от желания Патти можно было различить мельчайшие детали. Вода в ванне окрасилась ярко-розовым. Стэнли лежал на спине. Голова его была до такой степени вывернута назад, что его короткие черные волосы почти касались лопаток. Если бы его выкатившиеся из орбит глаза могли видеть, они охватили бы территорию позади него. Рот открылся, как дверь со сломанной пружиной. На лице застыла маска холодного бездонного ужаса. Он вскрыл себе вены на обеих руках от запястья от локтевого сгиба, затем нанес поперечные разрезы, так что получились два заглавных «Т». Разрезы в яркой белизне дневного света казались пурпурно-красными. Патти пришло в голову, что связки и сухожилия выглядят как в кусках дешевого мяса…
Капля воды собиралась на кончике блестящего хромированного крана. Вот она росла, полнела (становилась беременной, как хотелось сказать Патти) и, поблескивая, отрывалась. Плиньк…
Стэнли, видимо, окунал палец в собственную кровь, чтобы изобразить единственное слово на голубом кафеле ванной тремя неверными, прыгающими буквами. Кровавый завиток последней буквы, как поняла Патти, сделан уже рукой, бессильно падавшей в ванну — где она теперь и покоилась. Значит, Стэнли сделал это последнее послание миру — и ей — в полубессознательном состоянии.
ОНО…
Очередная капля упала в ванну.
Плиньк…
ОНО… Патти Урис наконец обрела голос. Не отрываясь от блестящих мертвых глаз мужа, она закричала…
2
Ричард Тозье намыливается
Рик пребывал в прекрасном расположении духа, пока не началась рвота.
Он слушал, что говорил ему по телефону Майк Хэнлон, хмыкал, кивал, задавал время от времени вопросы, смутно сознавая, что говорит одним из своих Голосов — правда, не из тех, какими он записывался на радио (Кинки Брифкейс — секс-гигант, его любимое детище, имел потрясающий успех — не меньший, чем другое достижение Рика — полковник Бьюфорд Кисдрайвел, считавшийся у публики «радиофаворитом всех времен»), — голос был теплый, насыщенный, уверенный. Парня, у которого все «тип-топ». Он производил впечатление, но это был чужой Голос. Как и все другие.