— Стигиец, значит,— медленно произнес Конан. Смутное подозрение всколыхнулось в его душе.
— А как его зовут, ты случайно не знаешь?
— Как не знать,— оживился Саидхан.— Знаю! Этот пес Эрлика называл себя Джехути, да сожрут его змеи, которым он молится!
— Конан!— тревожно спросила Бортэ.— Почему ты так побледнел? Что с тобой?
— Все в порядке, Бортэ,— ответил киммериец, но в глазах его застыла тревога.
— Конан! Бортэ!— в ужасе переспросил Саидхан и начал медленно пятиться назад.— О, Тенгри! — прошептал он в ужасе.— Вызволи меня из лап этого нелюдя!
— Старый болван!— неожиданно взорвался Конан и, схватив бледного, как смерть, старика за плечи, как следует, встряхнул его.— Я такой же человек, как и ты! А вот этот Джехути — он-то и есть настоящий нелюдь! Он змей, подлый нааг! Понимаешь?
И оставив старика в недоумении, охваченный яростью киммериец, выбежал прочь из хижины.
— О, Кром!— раздался снаружи его зычный рык.— Кто бы мог подумать, что эта тварь выживет? Надо было тогда Таргитаю не спихивать его в реку, а разрезать на мелкие куски, сжечь их на костре, пепел схоронить в самой глубокой яме, засыпать ее булыжниками, да еще и кол осиновый воткнуть! Вот она, мальчишеская беспечность!
Бортэ незамедлительно покинула хижину вслед за своим возлюбленным. Старик остался один, в недоумении от того, что страшные негодяи и бунтовщики не тронули его.
— Как чуден этот свет!— Саидхан пожал плечами и, бросив последний печальный взгляд на своего корыстолюбивого приятеля, поспешил прочь из хижины.
— Долго возишься!— рявкнул на него Конан, нервно щелкая кресалом.— Будь ты немного порезвее — может, мы и успели бы остановить негодяя.
— Увы,— вздохнул Саидхан,— это не спасло бы Арганбека. Он сам себя погубил и был дважды наказан — его зарезали как свинью, да еще и тело его теперь невозможно предать земле или выставить на съедение животным и птицам, как это делается, согласно погребальным обрядам Кангхи.
— Ничего!— буркнул Конан, разводя огонь и обмакивая в него промасленную тряпицу.— Сейчас мы похороним его по погребальным обрядам Асгарда и Киммерии! Придется ему, конечно, отправиться на Серые Равнины вместе с тем, кто порешил его, но тут уж ничего не поделаешь. Как-нибудь стерпит. За жадность и на том свете приходится отвечать!
И киммериец забросил полыхающую тряпку прямо на соломенную кровлю. Погода стояла сухая вот уже много дней — солома враз занялась.
— Надо уничтожить эти колдовские останки,— мрачно пояснил он,— а то еще много найдется желающих разбогатеть и, чего доброго, вспыхнет эпидемия изумрудной лихорадки. Нааг как раз и рассчитывал на людскую жадность, делая свой подарок твоему незадачливому другу, Будь он проклят, паскудная тварь!