Да... предположим, кто-то отреагирует. Во что очень слабо верится, учитывая время суток и степень пофигизма населения... Но если все-таки помощь придет, черта с два потом удастся отрицать факт своего пребывания в сем пристанище разврата. С другой стороны, на свою репутацию Алене всегда было плевать с высокой башни, а ничто так не способствует рекламе писателя, художника или актрисы, как некая связанная с ними скандальная история. Глядишь, книжки лучше станут раскупаться...
Ага, и гонорары возрастут. Ждите ответа, ждите ответа...
Алена стиснула зубы, чтобы избежать искушения позвать-таки на помощь, и принялась с удвоенной энергией тянуть, толкать и раскачивать проклятущую фрамугу. Она вошла в такой раж, что даже мысль о Катерине, которая вполне могла услышать шум и заподозрить неладное, не способна была ее утихомирить. Отрезвляющее действие произвело воспоминание о каком-то фильме, в котором на героиню обрушилось остекление то ли парника, то ли теплицы, причинив ей, как пишут в милицейских протоколах, тяжкие телесные повреждения по признаку опасности для жизни. А выражаясь медицинским языком, увечья, несовместимые с жизнью.
Не хотелось бы...
С другой стороны, какой поворот сюжета! Она будет истекать кровью на лоджии, а Катерина – лихорадочно измышлять способ избавиться от тела. Интересно, что можно в такой ситуации измыслить? Срочно вызвонить Влада или какого-нибудь другого тяжеловоза и тайно вынести то, что некогда было писательницей Дмитриевой, из квартиры? Оставить труп на пустыре? Утопить в Волге, сбросив с железнодорожного моста, благо он тут неподалеку? Пристроить на рельсы так, чтобы мертвое тело переехал курьерский поезд или товарняк, и пусть потом люди гадают, с чего бы это Алена Дмитриева решила изобразить из себя Анну Каренину? И станет известно, что ее бросил муж, и поймут люди, что она этого не пережила...
А как быть с постулатом подруги Маши, дескать, поезд уже ушел, под него даже не ляжешь?
И вообще, одно дело – инсценировать самоубийство так, чтобы никто об этом не догадался, и совсем другое – быть убитой так, чтобы все сочли это самоубийством. Уж такой расхожий детективный ход, что дальше некуда. А штампов Алена старалась избегать – как в жизни, так и в своем незамысловатом творчестве. «Этот номер не пройдет», – сердито сказала она себе, перевешиваясь через перила.
Что? Как это – перевешиваясь? Она и не заметила, как и когда открыла-таки фрамугу! Здорово. Ну, теперь, как говорится в сказках, самое легкое позади, а самое трудное впереди.
Она заглянула в комнату. Дверь по-прежнему заперта, никто в нее не рвется, не стучит. Возможно, Катерина отсиживается в комнате, выходящей на противоположную сторону, оттого и не слышит произведенного пленницей шума? Хорошо, если бы так. Потому что очень не хотелось бы, спустившись с балкона, угодить в цепкие объятия этой поганой лесбиюшки, перемазанной лиловой губной помадой.