Господи, какой же он красивый, с этими его четко вырезанными (лук Амура!) припухшими губами и стрельчатыми ресницами! Алене ужасно захотелось поцеловать россыпь родинок на его шее, но побоялась разбудить.
Тихо-тихо отыскала на комоде цепочку с крестиком, потом вынула из шкафа одежду. Александр не шевельнулся, дышал все так же глубоко и спокойно.
Может, никуда не ходить? Остаться дома, лечь в постель рядом с этим чудесным психологом, разбудить его поцелуями, опять предаться тем же упоительным движениям, которые привели обоих к взаимным восторгам... Может, плюнуть на свой «любимый грех»? Как всегда, ответить на все вопросы в романе, выдумав ответы, а не найдя их в жизни? Как всегда, спрятаться от реальности? Не довольно ли с нее приключений на сегодня и вообще навсегда?
Вздохнула, как бы дивясь своему упрямству, и вышла из комнаты.
Надела джинсы, футболку и свитер. Обулась в высокие сапоги на толстой подошве, заправила в них джинсы. Вместо роскошной шубки, которой за последние сутки здорово досталось и которая нуждалась в заслуженном отдыхе, надела короткую дубленку с капюшоном. Может, и тепло на улице, но зима – она и есть зима.
В последнюю минуту подумала – и взяла из сумки сотовый телефон. Сунула его в карман дубленки, схватила перчатки – и заперла за собой дверь.
Ну, вперед?
***
Воропаев иногда диву давался своим поступкам. Совершал их без видимых побудительных причин, не планируя, а словно бы следуя некой подсказке свыше. Неслышимой подсказке! Просто делал, и все, повинуясь, может, предчувствию. С некоторых пор он в свои предчувствия не просто верил – верил свято. И был научен горьким опытом, что значит – не слушать их. Не мог забыть того разговора с Милой. Она волновалась из-за дружбы отца с каким-то Царегородским. Видела в этом предвестие крупных неприятностей. Ну, учитывая, какие были отношения у Милы и ее отца, неудивительно, что она так переживала за каждый его шаг. Удивительно другое: что два человека, для которых Мила была истинным светом в окошке и единственной радостью в жизни, которые старались предупреждать все ее желания и тряслись над ней, как няньки над болезненным младенцем, – эти два человека пренебрегли ее откровенным страхом и сделали вид, что ничего не происходит. Ладно, Счастливцева ослепили быстрые, видимо, легкие, безопасные, как ему казалось, деньги. Все-таки деньги он, как оказалось, любил больше дочери. Больше Милы. Ну вот такая натура...
Его натура и мать Милы свела в гроб, когда Счастливцев еще в 90-м году, в эпоху безумных авантюр, завербовался матросом на какой-то танкер, хрен его знает, в Тимбукту или на Тасмановы острова? Наверное, все-таки на эти самые острова, потому что танкерам нужно море, а острова все-таки это часть суши, со всех сторон омываемая морем. Что касается Тимбукту, может, оно находится в самом центре Центральной Африки и танкеры там такая же нелепица, как туалетная кабинка в дебрях Борнео. Короче говоря, русский танкер затонул со всем экипажем, до берега добрались Счастливцев (не иначе, как он сам потом шутил, благодаря своей фамилии) и старпом. Пока вышли к людям, пока добрались до русского консула... Информация о гибели русского танкера, переданная каким-то досужим журналистом, не проверившим всех фактов, прошла по ОРТ. В ту пору такие случаи были редкостью – на экране даже список погибшего экипажа появился. Мать Милы увидела фамилию мужа... И Мила осталась сиротой.