Она снова сказала старику:
— Нет, я не их оплакиваю.
Она подняла голову, слезы высыхали у нее на щеках, она вновь увидела на лице старика синие глаза. И поглядела в них.
— Но что же мы должны делать? — спросила она.
— Должны учиться, — ответил старик.
— Учиться у мертвых?
— Конечно. У кого же еще учиться, как не у них? Они единственные наставники.
— Чему учиться? — спросила Берта. — Чему они учат?
— Тому, за что они умерли, — ответил старик.
Берта спросила у старика, что он имеет в виду, и старик сказал, что имеет в виду то, ради чего все совершается, ради чего гибнут люди, даже те, которые не сражаются.
— Ради освобождения? — спросила Берта.
Старик весело глядел перед собой, казалось, он ищет, как бы получше ответить.
— Ради освобождения каждого из нас, — ответил он.
— Как так?
— Да, каждого, в его собственной жизни.
— А наша страна? А мир?
— Ну, разумеется, — ответил старик. — Пусть только освободится каждый, тогда придет и большое освобождение — во всем мире.
Он протянул руку к городу, в том направлении, где лежали на тротуарах убитые.
— Ты смотрела на них? — спросил он.
— Смотрела.
— Смотрела им в лицо?
— Я видела их лица.
— Так к кому же они обращаются? К каждому из нас или ко всему миру?
Старик указывал рукой на город, туда, где были их лица. И Берта теперь могла представить их так, чтобы они не заслоняли собою дома и людей, а были среди домов, среди людей, и говорили они теперь с людьми не сверху, а из собственной их души, и объясняли им, что значит — для каждого в отдельности — быть свободным, они, умершие ради того, чтобы каждый был свободен.
Новый порыв захватил Берту, она опять залилась слезами.
Неужели она не должна поддаваться этому порыву? Не должна плакать? Но ведь из-за этого-то она и плачет, из-за этого и плакала до сих пор — из-за того, чему научилась и что поняла теперь, из-за того, что она сейчас думала о них! И она даже не старалась сдержаться, она плакала без стеснения.
И, плача, она думала:
«Неужели и во мне они говорят то же самое? Неужели ради меня они умерли?»
Она обернулась, ища сидевшего рядом старика.
Где он? На скамейке его больше не было, не было и в аллее, не было нигде в нагом безлюдье Парка, куда хватал взгляд.
Берта резко встала со скамьи.
С одного из деревьев — таких больших деревьев, без листьев, без ветвей, не мало было в Парке — с карканьем взлетела большая черная птица. Она села на другое дерево, а следом за ней другие птицы, такие же черные, взлетали и садились на другие деревья, и таков был весь мир: стужа, солнце, безлюдье, голые деревья, черные птицы.