Джузеппе-Мария улыбнулся.
— Пригласим его сюда?
Человечек кончил говорить по внутреннему телефону я вернулся к орущей трубке; он делал вид, что торопится, но вынужден был обойти сзади кресло, а двигался он при всей своей тщедушности так, словно живот у него был, как у самого раскормленного толстяка.
— Я сам его позову, — сказал Джузеппе-Мария.
Он направился к двери, а человечек говорил тем временем в трубку:
— Мы нашли выход. Я сам позвоню через полчаса.
— Что? — спросил у него Пипино. — Мы нашли, куда их сажать?
— Да, в какой-то мере, — ответил человечек. — В психиатрическую клинику.
— В сумасшедший дом?
Но в эту минуту вошел Клемм, и Пипино, вскочив, бросился ему навстречу и сжал обеими руками его руку.
— Дорогой мой, дорогой…
— Хотите прийти ко мне нынче вечером?
— Ведь вы знаете, я очень занят.
— Будет маленькая дружеская вечеринка.
— Сегодня вечером это невозможно. Я очень сожалею…
— Всегда вы говорите, что это невозможно.
— Увы, да. И всегда об этом сожалею. Они перешли к делу.
— Я говорил сегодня с генералом Циммерманом.
— У вас есть трибунал? Если есть, я молчу.
— Дело тут не в трибунале. Дело в том, чтобы правосудие свершилось до восемнадцати часов.
— Но к чему такая спешка? Мы потеряли убитыми куда больше, чем вы. И все-таки мы не спешим. Куда нам спешить? Правосудие не должно спешить.
Пипино обратился к своему начальнику канцелярии:
— Что вы скажете об этом? Ведь верно, правосудие не должно спешить?
— Вопрос в другом, — сказал человечек.
— В чем же? — спросил Джузеппе-Мария.
— Прошу вас, — сказал Клемм. — Зачем нам нужны вопросы?
Было без четверти четыре. Он снял с руки часы и положил их на стол рядом с перчатками, брошенными раньше.
— В семнадцать тридцать, — сказал он, — я должен быть уже в Сан-Витторе.
Джузеппе-Мария подмигнул человечку:
— Видишь, в чем вопрос? — Потом он взглянул на Пипино: — Правосудие имеет право и поспешить.
Пипино, однако, сумел сказать, чего он не хочет. Он не хочет брать на себя ответственность за передачу людей в руки карательного взвода. Эту ответственность несет трибунал. А разве он трибунал? Никакой он не трибунал.
Джузеппе-Мария сказал:
— И ты все еще утверждаешь, что не горячишься?
— Ничего я не утверждаю, — крикнул Пипино. — И совсем не горячусь.
В пять минут пятого он уже не знал, что говорить, и в сердцах крикнул человечку:
— А вы, вы почему ничего не скажете?
Джузеппе-Мария успокоил его, заявив, что незачем выдавать самых важных заключенных.
— Как так? — воскликнул Пипино.
— Они у тебя не спрашивают о личностях, — сказал Джузеппе-Мария. — Они просят у тебя столько-то голов, больше ничего.