Но Гудрун не слушалась. Она остервенело рвала ветхую куртку и даже унесла подальше от Блута рубаху, которую тот обнюхивал.
— Не волнуйся, — сказал Манера Джулаю. — Капитан даст тебе во что одеться.
Все пятеро ополченцев подошли ближе, чтобы все видеть, и стали в круг. Они смотрели на полуголого Джулая, и их заранее разбирал смех. Они смотрели на собак — на Блута, обнюхивавшего одежду, на Гудрун, рвавшую ее зубами, — и не могли удержаться от хохота.
— Ох! — сказал Первый.
— Ха-ха! — подхватил Третий.
Из освещенной двери на двор вышел человек в широкополой шляпе с черным хлыстом. С минуту он присматривался, что происходит, потом большими шагами направился к своей цели. Подойдя к капитану, он сказал:
— Они звонят, нельзя ли отложить на завтра.
— Почему?
— Сейчас слишком темно.
— Что слишком?..
— Слишком темно. Они не могут привести в исполнение…
— Темно? — переспросил капитан. — Пусть зажгут прожектора. Что у них там, на Арене, прожекторов нет?
Он сам двинулся прочь, чтобы поговорить по телефону, потом, сделав два шага, вернулся, пристегнул собакам поводки и велел парню из СС держать их.
— Не бойся, — сказал Джулаю Манера.
Джулай стоял в одних трусах и в домашних туфлях.
— Но ведь мне холодно, — ответил он.
Он стоял на том месте, где его оставил капитан, и непрерывно растирал руками грудь, живот, плечи, тер ногу о ногу, задирая ее сколько мог. Это было смешно, и ополченцы смеялись. Не то чтоб очень весело, но смеялись.
А на сворках ждали две собаки: одна, улегшись на землю, все еще рвала зубами куртку и рубаху, Блут садился и вставал, вертелся на месте, нюхая воздух, скулил.
Человек в широкополой шляпе и с хлыстом удивленно озирался, будто стараясь понять, что происходит.
— Что тут за новости?
Он озирался вокруг.
— Долго они еще будут держать меня так? — сказал Джулай. — Я замерз.
— Не бойся, — сказал ему Манера.
— Что он собирается со мной сделать?
— Ничего, Джулай. Теперь уже все позади.
— Но мне холодно. Я так замерзну до смерти.
— Он хочет только тебя припугнуть, — сказал Манера.
И тут вернулся капитан.
Он посмотрел на стоявших в кружок ополченцев, на Джулая в трусах и наклонился, чтобы опять отстегнуть поводки у собак.
— Ты почему не разделся? — спросил он у Джулая.
— Капитан! — ответил Джулай. — Я и так совсем голый.
Клемм указал стеком на трусы.
— На тебе еще это!
— Что же, мне и трусы снять? — спросил Джулай.
Когда он остался только в носках и в домашних туфлях, капитан спросил его:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать семь.
— А! — сказал капитан. Он стоял, наклонившись, положив руки на загривки собак, и задавал вопросы.