Вспомнив о ней, Табасх совсем опечалился. Если уж на то пошло, не худо было бы и спросить девушку, что ей больше по нраву: умереть человеком или окончить дни чайкой.
Что ж, теперь поздно было сожалеть об этом. Табасх еще раз взглянул на то, как, повинуясь приказу командира, солдаты начинают разбивать лагерь на ночь, и медленно побрел обратно в грот.
* * *
Отказавшись от еды и от вина, Карела уединилась и теперь молча лежала в своей палатке. Полог был чуть приоткрыт, и она хорошо видела Эльриса, сидящего у костра. Ни словом не перемолвилась она с ним. Во-первых, потому что он снова попытался подать ей руку, когда она слезала с лошади, и, во-вторых, потому, что спросил, не желает ли она оставить на ночь в палатке зажженный светильник. Он вообразил, видите ли, что ей страшно! Подумать только, что за мысли посещают его благородную голову! Правду сказал Бриан, индюк — он и есть индюк!
А между тем, Кареле было страшновато. Или нет, скорее неспокойно. Уж больно непохожи были слова Бриана на пустую нудную болтовню. Бриан был известен в гарнизоне Клоруса и своей редкостной жадностью, и охотой до женщин. И ни в первом, ни во втором не знал удержу. Оставалось только удивляться, почему он до сих пор был в наемниках, а не разбойничал на большой дороге. Самое ему место там. Неизвестно, задумал ли он дурное, но опасаться его, конечно, следовало.
А посему Карела лежала под своим плащом, вынув кинжал из ножен и положив его рядом по правую руку. Ей не хотелось, чтобы что-нибудь застало ее врасплох.
Она любила своего отца, но никак не могла ни понять, ни простить ему его последней воли. Ну что ей делать в Шадизаре, в компании с престарелой теткой?
Она всегда мнила себя вольной и решительной. Она считала, что готова к тому, чтобы взять в собственные руки свою судьбу. Ну и что, если она женщина? Ну и что с того, что молода? Велика ли беда в том, что мускулы, хоть и крепкие, слабее, чем у Эльриса и Бриана? Кроме грубой силы есть у Карелы многое другое. А если чего нет — наживем! Так думала Карела.
Пусть кто-нибудь попробует остановить ее, если ей чего-нибудь захочется! Она взрослела с открытыми глазами и представляла, из чего состоит мир, окружавший ее. Карела быстро поняла, что нигде ни в грош не ставилась человеческая жизнь, которую отдавали и брали в обмен за минутные удовольствия или за подлинные, а то и за мифические богатства.
Здесь невозможно было отыскать хоть что-нибудь, чему стоило бы отдаться, забыв себя. Мало что значили слова о любви, привязанности, преданности и чести. Возможно, такие вещи и существовали, но на глаза Кареле они пока не попадались. И она уже твердо знала, что мир переделке не подлежит.