Можно ли убить Мишутку? Аспирин стрелял в него и попал. Вырвал клок ваты. А если пальнуть из нескольких стволов? А если из автомата? Только опилки посыплются.
Что будет с Аленой, если Мишутку убьют?
Тьфу ты, он думает о нем, как о живом…
Он раздраженно подозвал официантку. Расплатился. Вышел под октябрьский дождь. Поежился, накинул капюшон, раскрыл зонтик.
У кромки притормозила черная машина. Аспирин отшатнулся. Из машины выбрался чиновник средней руки, проскочил под дождем в распахнувшиеся двери офиса; плохо дело, подумал Аспирин. Если я от каждой тени начну шарахаться… И какого лешего, объясните мне? Какого черта?!
В четыре начинало смеркаться. Аспирин был на ногах с раннего утра, сейчас следовало идти домой, но он боялся. А вдруг позвонят в дверь и предъявят корочки? Возьмут тетю Свету в понятые, устроят обыск, выудят из диванной подушки пластиковый мешочек с неназываемой дрянью, достанут ствол из-под обувной полки и обнаружат, что из него стреляли — всего-то месяц назад… И тут же найдется подходящий труп с дырой вот именно от этого пистолета. И окажется Аспирин, с младенчества имевший собственную комнату и с отрочества — собственную квартиру, окажется, избалованный, на много лет в тюряге… За что?
Смогут ли они завалить Мишутку? Он, конечно, чудовище, но даже панические выстрелы Аспирина продырявили монстру шкуру. Аспирин стрелял трижды. Сколько раз попал?
Он снова включил телефон и позвонил домой. Долго никто не брал трубку.
— Алло?
— Привет, — сказал Аспирин, удерживая облегченный вздох. — Что ты делаешь?
— Занимаюсь.
— Никто не звонил, не приходил?
Пауза. Аспирину стало холодно.
— Никто.
— Если кто-то позвонит в дверь, не отпирай. Сиди, будто никого нет дома. У меня ключ.
— Ладно, — если Алена и удивилась, то виду (слыху?) не подала.
* * *
Он отпер дверь неслышно. Ну, почти неслышно — замок все-таки щелкнул, хоть и не очень громко.
Алена играла на пианино. Аспирин прокрался в комнату, не снимая ботинок, оставляя за собой мокрые следы.
Алена сидела на кончике стула. Левая ее рука нависла над малой октавой, под пальцами глухо проворачивался тяжелый, мощный, недобрый механизм (так, во всяком случае, услышалось Аспирину), а правая рука хотела жить и боролась за жизнь. Преодолевая гул неведомых шестерней, выплеталась тема, карабкалась, будто по скользким стенам колодца. В какое-то мгновение Аспирину померещился ля-минорный концерт Грига, но наваждение было секундное: Аспирин никогда прежде не слышал такой музыки, более того, не был уверен, что это музыка, а не что-то другое.