3. Трудно говорить об отдельном великорусском народе, отличающемся от украинцев и белорусов даже в антропологическом плане. В последние 50-70 лет в состав русских влились огромные массы южнорусского (украинского) населения и «украинский» тип стал уже одним из основных антропологических типов русских, что практически делает невозможным, что бы ни говорили украинские сепаратисты, отделить антропологически русских от украинцев или наоборот. Территориальный (территориально-географический) фактор также не следует переоценивать, даже если Российская Федерация совершенно отделится и будет существовать как самостоятельное государство. Во-первых, Россия — это многонациональное государство, где русских чуть более 80 процентов, а в предстоящие 10-20 лет их доля значительно понизится. Во-вторых, огромные массы русского населения проживают за пределами территории Российской Федерации, хотя живут, что бы там ни писали националисты из «суверенных» республик, на своих исторических землях. На юге нынешней Украины, который был отвоеван русскими войсками у Турции. В северном Казахстане, который является частью Сибири и всегда был заселен русским населением. В Молдавии, в южных районах которой русские поселились раньше молдаван, и в других регионах, в том числе прибалтийском.
Именно отсутствие значительных этнокультурных, антропологических, социальных, территориальных и других предпосылок для формирования единого собственно русского (великорусского) самосознания, отделяющегося от советского и противостоящего украинскому и белорусскому, и вселило, по всей вероятности, надежду в «демократическую» оппозицию, по крайней мере, в ее наиболее экстремистское и космополитически настроенное крыло, на возможность раздробления единого русского самосознания на региональные, скажем, московское, кубанское, поморское, волжское и тому подобные течения.
Несомненно, ставка в этих зловещих антигосударственных планах делается также на объективное наличие некоторой расчлененности русского национального самосознания перед революций, на присутствие в нем «губернского» уровня, на антропологическую специфику русского населения в различных регионах России, определяемую иным антропологическим типом этнического субстрата. К счастью, такого рода расчеты совершенно беспочвенны, построены на песке, ибо говорить о сколько-нибудь существенной региональной специфике русского населения не приходится после стольких перемещений и смешений русского населения различных регионов, вызванных гражданской войной, индустриализацией, коллективизацией, эвакуацией промышленности в годы войны, индустриализацией окраин после войны, разного рода миграциями населения в последние десятилетия, а также депортациями населения в годы репрессий. Надо сказать, что антагонизм местного и пришлого русского населения, который еще мог чувствоваться до войны или даже в 50-е годы, ныне совершенно исчез даже в деревнях, в том числе и в самых глухих северных районах, где русское население сильно различающихся антропологических типов и культурных привычек вступает в смешанные браки, ассимилируется друг с другом.