А загрустил Саныч тогда, когда оказалось, что покупать дом он не имел права, так как не работал в колхозе. Я успокаивал его, говоря, что никто не отберет развалюху, потому что деревня наполовину брошена, а главное, каждый имеет право жить там, где хочет, в городе ли, в деревне. Саныч грустно посмотрел на меня.
— Если бы предупредили, не покупал бы, — сокрушался он в который раз. — Да ведь — никто ничего! много домов продано, А теперь вот такой коленкор выходит — одному можно, другому нельзя...
Рогачев, слушая Саныча, подтрунивал над ним, а однажды не выдержал и сказал, что тот все усложняет: надо пойти к председателю, выпить с ним и потолковать.
— Они же знают, что ты летчик, — поучал он, — это все равно что с небес свалился — ждут чего-то... Как думаешь?
— Пойти и выпить? — переспросил Саныч.
Рогачев подтвердил, что именно так и надо сделать, и добавил, что можно, конечно, обойтись каким-нибудь подарком.
— Да я бы и не против, — согласился Саныч, — По неудобно: придешь и скажешь... Да и потом: хорош бог! — Саныч снова говорил, что привык к деревне, где тишина и спокойствие, где так хорошо просыпаться я знать, что впереди целый день. И рассказывал так, словно бы сам на себя удивлялся. Я слушал, и мне становилось отчего-то жаль Саныча, отлетавшего тридцать лет на реактивном самолете, а теперь мечтавшего о деревенском доме, о грядках, огороде. И думалось, что, возможно, он нашел то, чем и должен был заниматься в жизни. Спросить об этом я так и не решился, но однажды был приятно удивлен, когда Саныч как-то смущенно ткнул мне в руки книгу, сказав, что нашел ее в доме. «Мне она ни к чему», — добавил он, забираясь в кресло. Я поблагодарил и взглянул на потертую обложку. Это был первый том Платона. Позже, когда я раскрыл ее, то увидел множество пометок карандашом, а в том месте, где говорилось о судьях, приговоривших Сократа к смерти, стояло многозначительное «Да!».
Я внимательнее стал вслушиваться в слова Саныча, надеясь, что он расскажет еще что-нибудь о деревенском доме, но он, казалось, позабыл о нем и только однажды сказал:
— А пожить бы хотелось, раньше все некогда было...
На пляж мы пошли все вместе: когда я выбрал минуту и предложил Татьяне забрать Лику и убежать от Рогачева, она взглянула на меня с удивлением:
— Это все, что ты хотел мне сказать?
— Все, — ответил я, не понимая такой перемены настроений. — А что бы ты хотела услышать?
— Теперь — ничего.
— А зачем злишься?
— Больше не буду. — Она улыбнулась и заговорила о том, что все мы работаем в одном экипаже и не следует никому никуда бегать и заводить мелкие тайны. — Спорить не собираешься?