— Спасибо! — поблагодарила она меня.
Я ответил, что экипаж обязан заботиться о проводницах и пассажирах, особенно о симпатичных, Татьяна покраснела, и это было удивительно, поскольку я не сказал ничего особенного. Вот тут можно было и разговориться, что-нибудь спросить, тем более что она положила книгу на стол, как бы ожидая вопроса. Но я подумал, что не надо надоедать, встал и ушел в пилотскую, где механик уже запускал двигатель.
— Желаешь девушку обогреть? — весело спросил Рогачев, поворачиваясь ко мне. — Сначала она его зацепила, теперь — тебя, так, гляди, и до меня очередь дойдет. А, Саныч?
— Не могу знать, — откликнулся Саныч, не поворачивая головы. — Все мысли о работе.
Рогачев хмыкнул, а механик взглянул на своего кумира несколько косо, видать, что-то ему не понравилось Я не стал поддерживать разговор, забрался в свою кабину, повернул до отказа задвижку, чтобы теплый воздух не бил в лицо, и сидел там, дожидаясь, пока метель поутихнет и мы взлетим. Мне вспомнилось, как однажды Рогачев выдал нам грязный анекдот: я тогда напомнил, что он уже угощал им нас, и спросил: «Отчего это вас так тянет в грязь?» Он помолчал, пожевал губами и поинтересовался: «Кого это, вас?» Отвечать мне не пришлось: Саныч сказал, что рассказываются одни и те же анекдоты и, что самое удивительное, они все больше нравятся.
Когда мы взлетели и пошли домой, я еще не представлял, заговорить мне с Татьяной или уйти после рейса, но думал об этом. И о том, что она, наверное, с кем-то встречается и застенчивость еще ничего не значит. Похоже, я боялся получить отказ, и, поймав себя на этой мысли, вышел на кухню и сказал первое, что пришло в голову:
— Через минуту будем падать, поэтому...
Она взглянула на меня пристально, поверив, наверное, что мы действительно будем падать. Успокоив ее, я предложил поговорить после рейса и ткнул пальцем в часы, показывая, что мне некогда. Она зачем-то оглянулась на напарницу, которая снова спала, пристроившись на контейнере, и сказала:
— Если меня разгрузят сразу... Обычно это бывает долго.
Это-то я знал и без нее, сказал, что буду ждать на автобусной остановке, повернулся и пошел в пилотскую. Прежде чем открыть дверь, я помедлил секунду, чтобы не влететь туда с разгону, и повернул ручку. Тимофей Иванович встал, пропуская меня, а Рогачев поинтересовался успехами. Отвечать я не стал, нырнул в свою кабину, и тогда он спросил:
— Кажись, пора падать?
— Давай, — подтвердил я. — По десять метров, удаление двести.
И, вызвав диспетчера, запросил снижение.
Когда мы приземлились, сдали самолет и документы и собирались идти на автобус, я сказал, что немного задержусь в аэропорту. Саныч молча протянул мне руку, а Рогачев пошутил.