Четвертый разворот (Кириченко) - страница 35

Обида нахлынула на Петрова, и он уже ничего не слышал, опустил трубку — хотелось только одного: чтобы она замолчала. Когда через некоторое время он поднес трубку к уху, Нина Викентьевна все еще продолжала говорить.

— Ты понял? — строго спросила она.

— Да, — ответил Петров. — Да.

— Раздакался, — потише сказала Нина Викентьевна. — Ты там один?

— Один, — ответил Петров и понял, что же необычного было на кухне Веры Семеновны: на него никто не кричал. — До свидания!

Он положил трубку, и телефон, словно бы обрадовавшись, тихо, но весело звякнул. Через минуту он снова затрещал. Петров отключил его и лег спать. Уснуть он, разумеется, не мог, лежал и, стараясь отвлечься, думал о Вере Семеновне. Он решил, что непременно пригласит ее в кино. Мысли возвращались к Нине Викентьевне, и он вспоминал, как они познакомились, как отгуляли скромную свадьбу; вспомнились ссоры, утомительные разговоры о литературе, образовании... Петров вздохнул, подумав, что время уходит — ему почти сорок. И неожиданно удивился, спросив себя, как он терпел эту унизительную жизнь. Он перевернулся на другой бок,. словно бы хотел отгородиться от прошлого, и не скоро уснул.

В мае Петров ушел от Нины Викентьевны, оставив ей квартиру, вещи — все, что они когда-то купили. Нина Викентьевна была до глубины души обижена таким поступком мужа, долго плакала, думала и успокоилась тогда, когда поняла, какой неблагодарный человек Петров. «Поймет, да поздно будет!» — решила она твердо, но все же ей было грустно. После она попыталась вернуть мужа, обещая кое-какие уступки и говоря, что двое людей всегда могут договориться. Петров остался непреклонен...

Прошло какое-то время, и Нина Викентьевна познакомилась с шофером автобуса; он пригласил ее в кабину, и те, кто был поближе, могли слышать веселый голос Нины Викентьевны. Она говорила о том, что теперь культурные люди живут в Купчине и что этих самых культурных людей отличает наличие собственного мнения. Шофер покручивал рулем, поглядывал на Нину Викентьевну и загадочно улыбался. А Нина Викентьевна, распаляясь все больше, говорила о воспитании, о детях, о школе — и в этом разговоре казалась очень привлекательной.

Н. П. Ковязину, моему отчиму

В памяти человеческой ничто не пропадает бесследно, хранится годами так бережно и так далеко где-то, что, кажется, и не вспомнить уже никогда; и живет человек, ничуть не тяготясь тем, чего не помнит, заботится своими делами, как вдруг — точно просверк молнии в ночи — вспыхнет старое, осветится; и нет уже человеку покоя, и то событие, казавшееся мелким, не таким и значительным, чтобы о нем помнить, увидится вдруг совсем иначе.