– Я хочу видеть их.
– Остановись, Слава, – приказал Шелестов. – Успокойся и прими свой обычный облик. Курса реабилитации я тебе не обещаю, зато в бане отпаришься за все дни.
Мерку с него снимал портной, обслуживающий весь рабочий штат дома на Невском. Чуть сгорбленный, шестидесятилетний еврей Ицхак Яковлевич оказался на удивление жизнерадостным человеком. Он даже мерку снимал с нового клиента на глазок, щуря второй. Цифры он диктовал своему подмастерью, едва успевающему заносить их в блокнот.
– Пиджак – пятидесятый, рост сто восемьдесят один…
– Сто восемьдесят, – поправил Корсак.
– Я умоляю вас не спо’гить со мной, молодой человек, – не глядя на клиента, Ицхак Яковлевич обошел его со спины, – я обшил в Пите’ге все светское население, и если бы ошибался на целый сантимет’г… г’укав шестьдесят девять… то мне не задумываясь били бы в мо’гду. Мо’гда же у меня, если вы п’гиглядитесь, т’гонута только заботой о детях, кото’гые учатся в Москве на экономистов, дай бог им здо’говья, в бед’гах девяносто восемь… Что же касается вашего г’оста, то, если вы будете и дальше г’аботать на убой, что я вижу из ку’гтки, в кото’гой вы вышли ко мне на подиум, вы ског’о совег’шенно пг’иблизитесь к земле. Во’готник сог’ок один. В соседней комнате Максим Иллаг’ионович сошьет вам ботинки, но только я пг’ошу, я умоляю вас не обманывать его и не утвег’ждать, что ваш номе’г – со’гок четвег’тый. Вам подойдет сог’ок тг’етий, и ни г’азмег’ом больше.
Паша, хохоча, вытолкнул ошеломленного Корсака из примерочной и повел на этаж к отцу.
Слава уже и не помнил, когда ел с таким аппетитом. Привыкший жить на консервах, желудок его ничуть не расстроился за эти две недели, но, когда Ярослав съел две котлеты и выпил два стакана компота, он дал сбой.
Вечером Корсаку, уже вымывшемуся в бане, имеющейся в доме на Невском, принесли готовую одежду. Он долго возился с узлом галстука, долго примерял костюм, когда же вышел из примерочной и взглянул на себя в зеркало, то мгновенно констатировал два очевидных факта. Он похож на лондонского денди – во-первых, и виски его совершенно седы – во-вторых.
– Что, тяжело пришлось? – пробормотал Шелестов-старший, сам с удивлением видя такие перемены.
– Бывало и похуже.
«Ерунда… – мысленно оценил его ответ полковник. – Не было тебе хуже».
Когда Ленинград снова оказался во власти вечернего разбоя, сопряженного со шквальным ветром и моросью, из ворот все того же дома на Невском выехали две машины. Они уже никуда не торопились, поэтому, давая возможность заехать во двор представительскому черному «Мерседесу», проехали через ворота лишь после того, как «Мерседес» въехал в подземный гараж здания.