— Ради бога! — шепчу я ему. — Я их не звала! Сами пришли!
— Чтобы образумить легкомысленных девиц, нет ничего полезнее, чем надеть им стулья на голову, — говорит муж.
— Успокойся, — глажу я ему руку, и в какой-то момент снова сталкиваюсь с не своими пальцами. Кажется, я к этому уже привыкаю.
Нас зовут к столу. Лида наливает водку в высокие стаканы для сока.
— Вас как звать-величать? — спрашивает она мужа.
Он испуганно смотрит на меня.
— Игорь Николаевич, — отвечаю я.
— Ну, давай, дядя Игорек, выпьем за присыпанных, выпьем за сгоревших, выпьем за всех, кому что досталось.
— Лида, — говорю я, — Игорь Николаевич не пьет вообще, а мне хватит. Меня уже тошнило. Так что давайте символически и быстро. У меня ещё работа на завтра не сделана.
Да ладно вам! — отвечает Лида. — Такой случай случился. А Верка была хорошая тетка, хоть и с придурью. Все читала, читала, а ума не родила. От неё целый чемодан книжек остался. Никому не нужен.
— Я заберу, — говорю почему-то я.
— Так у вас и так от них дышать нечем. Но где тыща, там и сто притулится, — она смеется и встает, чтоб сказать тост.
— Выпьем ещё раз за Веру Разину. Чтоб была ей земля пухом или чем она бывает после кремации. Тоже пухом? Да ладно! Царство ей небесное, хотя кто его видел? Но так говорится, чтоб не страшно было живым.
Женщины выпивают жадно и радостно. Я пригубливаю. Муж ставит стакан нетронутым.
— Дело не идет, — говорит Лида. — Ну и ладно. Переходим ко второму вопросу. Значит, так… Вопрос квартирный. Сдайте нам комнату. Мне и моей троюродной, вон она, Олечка, тоже ваша землячка. Она в Москве зацепилась, и ей из Мытищ ездить каждый день не кайфово. Да и я сама хотела бы работать в Москве, тут возможностей больше. Вы нам сдаете крайнюю комнату, там есть диванчик, а мы покупаем раздвижное кресло, и для вас никаких проблем. Утром ушли, вечером пришли. Цена сто зеленых. Столько это и стоит. А вы не такие богатые, чтобы гребовать додатком. Мы девушки чистые. Есть вашего не будем. Разве что чаек. А то ещё и сами принесем.
Странно смеется мой муж. Как бы сквозь наполненный рот. Внутри меня все разрывается от гнева, ненависти, от этой наступающей на меня наглости.
— Лида, — говорю я. — Надо было спросить, сдаем ли мы комнату. Мы бы сказали — нет, и вам не надо было бы тратиться на водку, могли бы уже ехать в метро. Мне не интересно, чистые вы или нет. Мне не нужны ваши деньги. Мне не важно, когда вы приходите и уходите. Это все нас не касается никаким образом.
И я встаю, как бы подавая знак, что разговор окончен.
Но они не трогаются с места. Более того, Лида снова разливает водку, и они жадно и весело пьют её, уже не обращая на нас внимания.