Вспомнив о ее первом условии, он сказал уже менее суровым тоном:
– Завтра я собираюсь уехать из Лондона, так что нам надо побыстрее решить, что нам делать дальше, вы со мной согласны? Если вы подождете в маленькой комнате за холлом, я пошлю за моим камердинером, которого зовут Боксел. Он проводит вас к хорошей портнихе, чтобы снять ваши мерки.
Она удивленно посмотрела на него.
– Для новых платьев, – напомнил он.
Его только что обретенная возлюбленная уронила свою шляпку с обвисшими полями на пол и импульсивно сжала руки, затем покраснела еще сильнее.
– О-о! – сказала она. – Да, конечно. Благодарю вас, милорд.
Он кивнул.
Подняв с пола шляпку, она вышла из комнаты, совершенно ошеломленная. А Саттон велел лакею позвать его камердинера, не представляя, что тот скажет, узнав о таком поручении. Боксел служил Саттону с давних времен, когда он еще не имел титула, и никогда не стеснялся высказывать свое мнение.
Так произошло и в данном случае.
– По мне, она не из тех, кто легко относится к любви, ваша милость, – сказал его слуга. – Я взглянул на нее там, в передней. Вы понимаете, что вы делаете? Похоже, это вам дорого обойдется, и я говорю не только о деньгах.
– Не твое дело, Боксел, решать, не окажусь ли я идиотом, – сурово сказал граф, зная, что никто другой из его слуг не осмелится и намекнуть на такое.
К сожалению, его камердинер – внушительного вида, с лысеющей головой – нисколько не смутился. Граф еще сильнее нахмурился.
– Просто проследи, чтобы она заказала необходимое количество одежды, и отошли покупки в деревню. Я собираюсь завтра уехать из Лондона.
Слуга вытаращил глаза, но направился в холл.
– И не говорите, что я не предупреждал вас, – проворчал он, подходя к двери, хотя его лицо выражало лишь должное послушание и уважение.
Саттон ухмыльнулся за его спиной. Если эта женщина доставит ему неприятности, Боксел никогда не напомнит ему о своих последних словах. Вероятно, ему придется отослать ее, и все будет кончено. В любом случае, зачем ему беспокоиться о жалком имении сквайра?
Но в своем воображении граф видел эти мягкие золотистые волосы, эти локоны, собранные в строгую прическу на затылке, пару прядей, выбивавшихся из пучка и спускавшихся на шею, а затем, когда она разделась… массу этих волос, шелковистыми волнами свободно падавших на ее спину, легко касаясь ее гладкой кожи, и ее обнаженное тело, свободное от корсета, мешавшего ему любоваться этим прекрасным телом.
Одни только мысли о нем возбуждали его.
Ему было приятно смотреть на нее, снявшую свое убогое черное платье. Когда он как следует, рассмотрел ее, он понял, что она не была девушкой, впервые выехавшей в свет. Почему-то не верилось, что ее заставило предлагать себя чье-то приказание. Он заметил некоторые признаки зрелости вокруг ее глаз, рта, воскресил в воображении ее полные груди и понял, что будет иметь дело с женщиной, а не девушкой только что со школьной скамьи, и поэтому мог полагать, что она понимает, на что идет, предлагая себя.