Я стеснялся всего: то, что я один среди девушек, что все училище практически смеется надо мной. Там учились, допустим, на сварщиков — на такие мужские профессии. А я же не могу им всем объяснить, что в Мариуполе со мной только пацаны учились. Как я это всему училищу мог объяснить? Никак. У меня была тридцать одна девушка в группе. А я один…
Когда они стали недели через две-три при мне на переменах рассказывать разные женские штуки, что с ними происходит, я поначалу не знал, куда деться. Они просто меня не замечали, стали ко мне относиться не как к мужчине, а как к одному из этого большого женского коллектива. Меня это шокировало. Не то что мне было обидно. Я все время очень удивлялся. Как они могут при мне говорить разные вещи? О месячных, например, как это все у них происходит. Об их пацанах, кто как с кем. Да какие там советы спрашивали! Они ведь поначалу меня практически не замечали. Они между собой общались, а меня не брали в расчет. Не то чтобы они меня игнорировали, нет. Но они не относились ко мне как к мужчине. Просто член коллектива, и как бы не девочка, но из-за этого они не стеснялись при мне говорить о своих женских проблемах и тайнах.
Это потом уже, через год учебы, я ходил по коридорам училища, вокруг меня все время было человек десять девушек из моей группы. И я уже был буквально как принц какой-нибудь или султан турецкий. Сначала все смеялись, что я учусь среди одних девчонок, а потом все начали мне завидовать. Я шел в столовую — а вокруг одни девки!
Попробую тебе их описать. Они были разные. Как в любом коллективе, были боевые. Очень боевых было штук пять, таких оторв. Они курили, пили, с пацанами тусили, в драках участвовали. Боевые были детдомовские девушки. Другие были такие, как сейчас называют, немного гламурные. Такие фифы из достаточно состоятельных семей. Они все время были очень сильно накрашены. Туши-помады. Какие-то юбочки, кофточки. Все время какие-то шмоточки, лаки для ногтей. В общем, типа ухоженные. Были еще совсем обычные девушки, как это и бывает. Такие незаметные серые мышки. И еще было несколько таких, которые переходили из одной тусовки в другую. Ни то ни се. Вот такой у нас был состав разношерстный.
Через год я уже ко всему этому привык. Так что они потом начали делиться со мной. Я стал для них какой-то подружкой в мужском обличье, мы дружили. С их стороны возникали какие-то там симпатии ко мне. Но дело в том, что, когда их тридцать, какой-то особой конкуренции быть не могло. Потому что для них для всех я был Рома. И если одна пыталась как-то заигрывать со мной, пыталась завязать серьезные отношения, то в коллективе это сразу пресекалось. Они не заигрывали. Да, они целовались со мной. Но так чтобы я был для кого-то отдельно кем-то, такого не было. У нас был коллектив. Может, кто-то что-то и хотел, но я этого не видел. Это была подростковая дружба. Где все было можно. Где по дружбе можно было и полапаться, и заниматься сексом. Да, по дружбе. По дружбе! По-другому и быть не могло. Потому что коллектив был достаточно мужской, как ни странно. Это были амазонки. У меня больше такого опыта не было в жизни никогда. Они были настоящей стаей из шестнадцатилетних девчонок. Очень безумная стая. Их боялись. И меня никто не мог обидеть. Там было много очень красивых девушек, и если какие-то ребята из училища пытались как-то пошутить или еще чего, да? Эти девушки могли без проблем расцарапать лицо. У них парни — таганрожские дворовые авторитеты. То есть когда их пять человек и один парень начинал возмущаться по какому-то поводу, они его запросто могли порвать. И за это им ничего бы не было.