– Забаву-то, – говорила она, – должна я иметь или нет? Или уж вы меня совсем в монашенки записали?..
Таковы были дела придворные, дела столичные, когда русская армия дружно топала в сторону Польши, и солдаты еще не знали, сколь далеко идти им… Очень далеко уйдут солдаты: кровь русская прольется на виноградниках Рейна, в бою с французами, за дела венские, дела германские, дела конъюнктур Остермановых.
* * *
Из кареты перед дворцом вышел молодой человек в длинном черном плаще. Решительно (будто он не раз уже бывал здесь) стал подниматься по лестницам. Не было женщины, которая бы не смутилась при виде его – столь красив был этот молодой мужчина. Черный плащ тащился за ним по ступеням, словно змеиный хвост. Это был граф Мориц Линар, прибывший из Дрездена в Петербург…
И вот он – перед Биреном:
– Сиятельнейший граф, имею разговор для вас важный.
– Прошу, – учтиво поклонился Бирен и побледнел…
В полутемной комнате, наедине с Биреном, Мориц Линар долго стоял молча. Молчал и граф Бирен, предчувствуя нечто.
– Начнем?
– Я думаю, – ответил Бирен, – нам здесь не помешают…
– Отлично, граф. Имею честь довести до вас волю моего покойного короля и курфюрста Саксонского – Августа Второго.
И отрубил – в лицо Бирену, которого даже зашатало:
– Двести миллионов талеров и корона герцогов курляндских – все это отдается вам, но… – И заключил уже спокойно: – За это, граф, вы поможете сейчас курфюрсту Саксонскому Августу Третьему утвердить за собой престол Ягеллонов в Кракове.
Лицо Бирена заливал пот, он бормотал:
– Двести миллионов… и корона герцога… О боже!
– Я жду ответа, – сказал Линар, взмахнув шляпой.
Бирен выпрямился, глаза его были почти безумны.
– В чем дело? – прошептал он, озираясь. – Разве вы не слышите? В полках русских уже стучат поход барабаны и давно поют воинственные флейты… Я помогу вам. Чем могу.
Волынский на Москве широко зажил: дом новый – полная чаша, веселись душа! И ничего теперь не боялся: от недругов отдарился. Кому – лошадь, кому – шубу знатную. А чтобы на будущее себя перед двором обезопасить, Андрей Петрович имел «бабу волосатую». Женщина эта была казусом природы: имела усы и бороду. По всем же другим статьям – полу была прекрасного. Зная, как охоча Анна Иоанновна до всяких уродств, Волынский эту «бабу волосатую» до времени берег, никому не показывал. Соображал так: «Коли в карьере моей что-либо хрустнет, тогда я бабой этой всем рты заткну!»
Сидел Волынский в библиотеке и монеты, из стран восточных вывезенные, перебирал лениво. Выделил чекан – для дарения Бирену.