Привели… Глянул Потап Сурядов на дыбу и сказал:
– Знать не знаю. Ведать не ведаю.
– Все не знают, – отвечал Ванька Топильский, – все не ведают. Однако ты не смущайся, братик: мы тебе напомним!
И на дыбу вздернули. Пять плетей. Сошла кожа со спины.
– Говори, – допрашивал Ванька, внизу стоя, голову кверху, под потолок, задирая, – говори по совести: про то, как кирпичом хотели ея величество зашибить, как мортирку на нее готовили?
– Знать не знаю… ведать не ведаю…
– Десять! – сказал Топильский, и очнулся Потап под утро.
Темно было. Падалью разило от пола. Постонал. Забренчали цепи, и узник один кружку с водою ему поднес… Потап напился воды вдоволь и спросил сотоварища:
– А ты-то, брат, за што в цепях сиживаешь?
– Моя вина тяжкая, – отвечал узник. – Вина я не пил, табаков не куривал, в зернь не играл, жену свою не колотил, зла никому не делал, грамоте обучался. Вот и сижу теперь второй годик!
– Хороший ты человек, видать, – посочувствовал Потап. – Но вина-то какова твоя?
– По такому образу жизни, какой вел, впал я в подозрение жестокое. Плохое и хорошее на Руси всегда рядом лежат… А теперь пытают меня: не умыслил ли я чего противу государыни нашей?
Солдаты втащили капрала Каратыгина – шмякнули. Так пластом и лег старый ветеран. Не охнул. А под вечер разговорился:
– Били, перебили. И на себя все накричал, а нашего Афанасия Петровича, дай бог ему здоровья, словами худыми не тронул…
Спину подлечив, снова повели. Ставка очная – вещь подлая: вот на этой дыбе висит Потап Сурядов, а на этой, рядышком, Стряпчев болтается. Спросят Потапа, потом Стряпчева спрашивают: так ли?
– Солдатики мои, касатики, – говорил Ушаков, квасок хлебая, – да нешто вам самих себя не жаль? Дай им еще… ожги!
Ожгли так, что до костей проняло.
– Было! – кричал Стряпчев, извиваясь. – Все было, как показал. И про кирпич говорили, и на мортирку косо посматривали…
– Знать не знаю – стонал Потап, – ведать не ведаю!
Капрал Каратыгин ночью подполз к нему, внушал так:
– Люди гулящие живут сами по себе. Вот и беги ты…
– Да где живут? – спрашивал Потап.
– Недалече… За Фонтанной рекой, за Мойкой-речкой.
– Велики ли реки те?
– Да с Яузу будут… Эвон, за городом сразу!
– Ну, прощай! – сказал капралу Потап…
Только вывели его – сразу через частокол махнул. А там – ров. И вода. Глыбко! Ногами от дна отбрыкнулся, и вынесло его на другой берег. Бежали за ним, стреляя, потом отцепились. Долго (всю ночь) блуждал Потап вокруг Петербурга по лесам. Дважды лодки отыскивал, переплывал реки. В леске и выспался – на клюкве. А вышел из леска – дымит деревенька, бабы воду от речки носят.