Догорали во тьме костры пастухов, трубил в ночи рожок, выплакивая всю постылую печаль, всю боль нищеты и отчаяния. Качались, звеня, голубые вагоны, а на редких полустанках Мышецкий раздавал милостыню детям-сиротам: позор Порт-Артура, позор Портсмута и ранение гордости – вот здесь, у самого сердца…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В эти дни хозяин «черного кабинета», г-н Мардарьев, велел освободить в своем заведении еще один стол. Пояснил – небрежно:
– Господа, новые дела: бунт Черноморского флота!..
Восстал броненосец «Потемкин», и теперь просеивалась вся корреспонденция на юг России. Грозная волна Черноморья докатилась до тихого Петергофа, грозя выплеснуться возле Кронштадта новыми матросскими бунтами…
Приподняв пресс, на котором тискались фальшивые печати, Мардарьев обнаружил забытый конверт. «Досточтимая Конкордия Ивановна… из тиши дворца нашего …дошла благая весть…»
– Фу, дьявол! Как же я запамятовал о нем?
Мардарьев заклеил конверт. «А! – решил про себя. – Лучше не связываться с этими господами…» И бросил письмо в постпакет; машина туг же подхватила ящик, и воющие моторы погрузили его в преисподнюю почтамта. Быстрые руки девушек небрежно перекинули его в сибирский отдел, и к полудню письмо уже лежало в мешке почтового вагона, быстро нагоняя Мышецкого…
Бывает так, что человек случайно, не подумав как следует, сделает какую-либо глупость, которая другим людям или крепко подправит судьбу, или еще крепче ее подпортит.
3
Горизонт пошел вниз, и генерал Аннинский сказал машинисту:
– Снимай давление, секи пар на кулисах…
Руку машиниста трясло на рычаге реверса. Паровоз с тупым шипением погружался в теплый поток степного воздуха, он давил и мял его своей железной выпуклой грудью.
– Корова, – сказал Казимир, выглянув из будки.
Аннинский достал из портсигара папиросу:
– Вот дура… теперь уже поздно.
С грохотом ходил за будкою тяжеленный тендер с углем. Генерал похлопал себя по карманам – искал спички.
– У меня! – крикнул ему Казимир.
Аннинский залез в нагрудный карман машиниста. Прищурив глаз, еще раз выглянул. В последний момент, вильнув кисточкой хвоста, корова скатилась под насыпь, и лицо генерала обмякло.
– А вот в Мексике, – сказал он дружески, – там специально перед паровозом такие «каукэтчеры». «Кау» – корова, «кэтчер» – ловушка… Понял – зачем?
– Понял: сшибать коров с насыпи…
Генерал взял лопату, откинул дверцу, и прямо в лицо старику пыхнуло раскаленным жаром. Лопатой ловко загреб угля, швырнул в топку. Снова загреб – выровнял на красных решетках, проследил, как пробилось пламя, раздутое поддувалом.