– Так что же будет? – спросил Воронцов.
– А вот то и будет, что Булгакову свернут шею…
Владычица миллионов рабов, императрица уже сама превратилась в жалкую рабыню субтильного наглеца с тонким язвительным ртом, с крохотными ручками барышни, даже летом упрятанными в муфту, с визгливым голосом капризного крикуна. Женщину одолевали сейчас ненависть к Франции и любовь к Зубову, процесс над Радищевым и упорное молчание Потемкина в Яссах. Светлейший писал все реже, жаловался на сильные боли, забывал датировать письма, одно из них, словно в насмешку, Потемкин пометил XVIII веком…
В один из дней Степан Иванович Шешковский зашел погулять в садик при Пажеском корпусе, где ребята здоровущие повалили его в траву и высекли во славу божию… Не думаю, чтобы они секли обер-кнутмейстера за преследования Радищева. Но все-таки не следует забывать, что секли-то Шешковского пажи ея величества, а Радищев ведь тоже из пажей вышел, – так что корпоративную связь событий мы все же будем учитывать… Шешковский нажаловался императрице.
– Утешься, – отвечала она. – Виновных сыщем и сошлем туда, куда Макар телят не гонял. А тебе, Степан Иваныч, чую, предстоит славное путешествие из Петербурга в Москву…
Мы вынуждены признать: дама была с юмором!
Каверзы внешней политики едва достигли бастионов Кронштадта, когда флот Густава III, не сумев выманить эскадру Чичагова из Ревеля, снова двинулся на Петербург. Ветер удачи опять напирал в плотную белую стенку парусов, приближая захватчиков к заветной цели… Петя Курносов растолкал брата:
– Проснись, Пашка: шведы идут.
– А много их? – соскочил тот с койки.
– Одних линейных двадцать два вымпела…
Шкиперы торговых судов, идущих с моря в Петербург за товарами, рассказывали, что при встрече с ними герцог Зюдерманландский грозился: «Дорого старик Чичагов заплатит за мои корабли, потерянные у Ревеля…» Под флагом герцога был собран цвет шведской аристократии, лучшие офицеры флота.
Вице-адмирал Круз держал флаг на «Иоанне Крестителе», командуя кордебаталией, на «12 Апостолах» шел в авангарде вице-адмирал Сухотин, в арьергарде – контр-адмирал Повалишин, линейные силы замыкали восемь фрегатов, на которых работали веслами турки. Наступал третий час ночи. Было светло как днем. Маловетрие замедляло сближение. Корабельные оркестры еще не играли. Яков Филиппович Сухотин окликнул Курносовых.
– Вы не Прохора ль Акимыча детки? Я с ним у берегов таврических порох нюхал… Ну, сыпьтесь в люк. С богом!
В батарейных палубах духотища, свет белой ночи бьется через открытые «порты», в которые высунуты пушки. Матросы жеваной бумагой затыкали себе уши: