— Я сейчас, сейчас! — крикнул Семакин. — Вы откуда звоните?
— Я звоню из автомата на углу вашего здания и жду вас там же сию минуту.
— Иду! — Семакин бросил трубку и кинулся в канцелярию расписываться в книге ухода.
Скатился по лестнице, вынырнул на улицу. Тут же его цепко ухватили за локоть.
— Здравствуйте, товарищ!
— Куда ехать-то? — переводя дыхание, спросил Семакин.
— Да ехать порядком надо. За город, в Зарецк.
…Машина остановилась перед двухэтажным восьмиквартирным домом. Инспектор помог Филимонову выйти, таинственно шепнул:
— Вы уж извините, машину опергруппа ждет.
Старик выпрямился, насупился, обошел машину спереди. Остановился возле дверцы, протянул шоферу руку, гаркнул торжественно:
— Успехов вам, товарищ!
На первом этаже было три квартиры. Филимонов подошел к одной из дверей, нажал пуговку звонка. Тот звякнул коротко и пронзительно. Дверь открылась, выглянула пожилая женщина.
— Мы к соседу вашему, — сказал старый оперативник, оттирая ее плечом. — Он дома?
Женщина посторонилась, и они вошли в квартиру.
Комнатешка маленькая, низкая, с железной кроватью в одном углу и обшарпанным столом в другом. За столом сидел тощий небритый субъект и ел кильку, бросая головы и хвосты в пол-литровую банку. Рядом стояла откупоренная, но еще не початая бутылка «Вермута». Человечек был верный, сморщенный, лет шестидесяти. Увидав посторонних, он буркнул:
— Кто такие? Чего надо?
— Из органов, — внушительно произнес Филимонов. Желтые глазки хозяина метнулись на потолок и застыли.
— Насчет паспорта, что ли? Это уж у меня все в порядке, не беспокойтесь. — Он полез в карман пиджака, испачканными пальцами извлек оттуда трухлявую книжицу, протянул.
Филимонов отвел его руку, вкрадчиво сказал:
— Здравствуй, Мухомор.
Тот пристально оглядел их обоих, прищурился:
— Здравствуйте, коли не шутите. Давненько меня так не кликали. Кто такие есть? Кишка, ты, что ли?
— Худая у тебя, Мухомор, память стала, сгубил ты ее этим вот делом. — Филимонов подошел к столу, постучал пальцем по бутылке. — Негоже старых знакомых забывать. Оперуполномоченный Филимонов.
Мухомор немного помолчал, вспоминая, затем быстро вытер руки какой-то грязной тряпкой и, осклабившись, сунул старику дряблую ладошку.
— Здорово! Опять по мою душу прискакал? Как вынырнул, ей-бо. А я тут живу, ни сном, ни духом.
Старый опер глядел в окно, будто не замечая протянутой руки. Потом сказал:
— Нехороший ты, Мухомор, человек. Ты зачем мне тогда, в сорок третьем, наврал, что никакого старшего лейтенанта знать не знаешь? Правду-то закосил, а? Расскажи-ка давай, ну.