— Всяко бывает, — сказал Семакин. — Раз на раз не приходится. А вообще — трудная, да. Не легче твоей, пожалуй. Только на тебя, я думаю, так не ухают, как ты вначале на меня заухал.
— Тоже ухають, — виновато усмехнулся Юрий. — Горять нервные клетки, зараза! Ну, слухай!
Рассказ Юрия Котырло
— Я отбывал наказание совместно с Трушниковым. Емкий был мужчина. Настоящий вор. Я, правда, не больно со всей этой блатной шайкой-лейкой знался. Случайным, можно сказать, человеком в колонии себя чувствовал, все ходил, переживал. Никогда в жизни не думал, что могу человека беспощадно бить. Шо тогда на меня нашло, сам не знаю. Сильно Гальку любил, ревновал ко всем, а тут этот сопляк. А она-то сама, подлюка… Ладно. Не будем это вспоминать. Вот, отбываю я наказание — все, как положено: на работу хожу, режим соблюдаю, в пакости никакие не лезу. Меня в бригадиры ставять. Кое-кто шептался по углам: шу-шу-шу, мол, Котырло в начальство прет, надо бы ему устроить, но в глаза не говорили, помалкивали: кому охота потом всю жизнь на лекарства работать! Вон кулак у меня какой, нехай попробуют. Сунули мне этого пахана в бригаду, век бы его не видать! Сначала вообще на работу не ходил, потом дядя Костя, мастер наш, усовестил его вроде: стал с нами на лесосеку таскаться. Да только проку нема! Сидит у костра, баланду травить. Народ в бригаде разный был — блатные и ничего ребята. И был у нас такой Витька Пеклеванов, вот он и ходил у пахана в адъютантах. За разбой сам сидел. Уж так он возле него крутился — и поднесеть, и принесеть. Вечером, если в карты не играють, на нары сядуть и шепчутся. Уж о чем они там шептались, черт их батьку знает. Он сам, Витька-то, хитрый такой, смурной парень был, не ходил, а шнырял. И глазами, бывало, шнырк-шнырк! Когда у Трушникова стало желудок прихватывать, Витька этот все возле него в зоне крутился. И вот — увозить пахана в больницу нашу. Свалился с приступом.
А слухи-то идуть: все, дескать, конец пришел Гену, недолго протянеть.
Вот тогда-то и с Витькой случай приключился.
Он отпросился на пилораму, за брусьями. Вдруг гляжу: бегуть ко мне, оруть. Шо такое еще? Да Графину (это мы Витьку так звали, он, как пришел, все выпендривался: я, дескать, Граф, у меня кличка такая на воле была. «Да какой ты Граф, — ребята смеются, — ты так просто, Графин!») два пальца, мол, Графину циркуляркой отхватило! Я все бросил — и на пилораму. Гляжу: Графин сидить у дверей на брусьях, белый як снег, рукой машет левой, а на ней мизинца и безымянного как не бывало: кровь хлещеть, а он визжить: «Везите меня в больницу скорее, а то кровью счас изойду!»