Арман натянул брюки, заправил рубашку и застегнул пуговицы. На ощупь в темноте он нашел пиджак и надел его. В горячке событий он наступил на кружевной пеньюар Мадлен небрежно валявшийся на полу. Он поднял одеяние и, надеясь, что не причинил ему вреда, подал Мадлен, пробежав пальцами по груди под тонкой ночной рубашкой.
— Когда мы снова увидимся? — прошептал он, легко целуя нежную шею. — Я не могу жить без тебя.
— Когда захочешь, — ответила она небрежно, отодвигаясь в сторону и завязывая пояс.
Она проводила его до двери и, обняв за шею, поцеловала на прощанье. В прихожей горел свет, Арман заглянул в бархатистые карие глаза и нежно провел пальцами по щеке Мадлен. Он думал, что понимает, почему она согласилась отдаться почти на глазах у мужа: видимо, она получает злорадное наслаждение, унижая Пьера-Луи таким образом.
Но на этот раз, впрочем, как и во многих других случаях, Арман наивно недооценивал сложности и противоречивости женского сердца. Да и как мог обыкновенный мужчина догадаться, что, упиваясь столь сладостной и причудливой местью, Мадлен всегда помнила, что любит Пьера-Луи, а не Армана? Она знала, что вернется к Пьеру-Луи и вновь станет любящей женой, когда у нее будет твердая уверенность, что его любовное приключение закончилось. В то время как Арман веселился в душе, сумев насладиться Мадлен прямо под носом у ее мужа, она лелеяла в сердце тайную мечту в очень скором времени счастливо воссоединиться с Пьером-Луи.
Но, не сейчас, разумеется; сначала он должен устать от неудачного романа с молодой девицей и пасть к ее ногам, умоляя о прощении. Мадлен была рада узнать, что он ссорится с девкой, охмурившей его. Можно было с уверенностью предположить, что он плохо спит по ночам и пребывает в дурном настроении днем. За восемь лет Мадлен хорошо изучила мужа и не сомневалась, что вскоре увидит его на коленях. То, что он прислал Армана для переговоров, было хорошим знаком — ей наверняка не придется долго ждать.
Хотя после чудесного, потрясшего обоих эпизода у окна прошло не более пяти минут, Арман прижал Мадлен к входной двери и, горячо обняв, прильнул в страстном поцелуе, а руки вновь устремились к вырезу ночной рубашки.
— О Мадлен, я люблю тебя, люблю, — шептал он. Мадлен ощутила на бедре прикосновение твердой плоти. Не пройдет и нескольких секунд, как он опять обнажит ее ноги, а ночной наряд окажется скомканным вокруг талии!
— До свидания, милый мой Арман, — сказала она мягко, выскальзывая из объятий. — Ты был великолепен и совершенно измучил меня. Позвони утром, но не раньше половины двенадцатого.