- Мило цап-царап?
- Не брал я никакого мыла! - кричал я и извивался, как уж. - Пустите, не брал я мыла!
Тут фашист надавил острием. Резкая боль пронзила мое тело. Я заорал благим матом.
- Во ист мило? Немецкий солдат банья идет.
Боль становилась невыносимой, я чувствовал, как по животу на стол каплями стекает кровь, но продолжал отпираться. И хорошо, что не признался, - наверняка они бы меня убили.
Фашисты гоготали, кричали:
- Где мило?!
Кончилось тем, что подхватили меня за руки и за ноги и выбросили через окошко в огород. А спустя неделю я перенес в сарай мыло, и мы им пользовались почти целый год.
Перед новым, сорок третьим годом дед Игнат подарил мне гитару. Мало-помалу я стал учиться играть по самоучителю и уже к началу весны знал несколько песен. Иногда вечерами мама, Светланка и Саша хором пели под аккомпанемент русские народные песни и наши советские: «Мы - кузнецы», «Катюша», «Светит месяц»… В один из таких вечеров к нам кто-то постучался в окно. Мама торопливо чиркнула спичкой и зажгла фитилек коптилки, сделанной из патрона крупнокалиберного пулемета. Всматриваясь в серую пелену вечерних сумерек, открыла форточку и тихо спросила:
- Кто там?
Колючий ветер и хлопья снега с шумом ворвались в комнату.
- Ветер это, - сказала мама.
Не успела она отойти от окна, как в коридоре послышались чьи-то шаги, потом отворилась дверь, и в комнату вошел незнакомый парень лет двадцати пяти. Он был высокого роста, в шапке-ушанке из собачьего меха, лихо надвинутой на левое ухо, и телогрейке.
- Здравствуйте, Мария Васильевна, - сказал парень.
- Здравствуйте, - ответила мама, пристально всматриваясь в незнакомца.
- Это я, Сережа Уваров. Не узнаете?
- Не узнала я тебя, Сергей Георгиевич. Вон какой вымахал!
Уваров усмехнулся и, прищурив серые глаза, простуженно сказал;
- А пришел я к вам вот по какому делу. До войны, знаю, была у вас большая домашняя библиотека. Сохранилась она?
- Нет, Сережа. Немцы еще прошлой зимой сожгли. Удалось спасти самую малость.
- Из политической литературы что-нибудь осталось? Мама отрицательно покачала головой.
- Постой, постой! Кажется, четвертый том Ленина. Лежит в дровянике, в ящике из-под снарядов…
- Так это же настоящий клад! - обрадовался Уваров. Когда мама вышла из комнаты, Сергей Георгиевич спросил у меня:
- Твоя гитара?
Я вспомнил про балалайку и насторожился.
- Моя, а что?
- Сыграй.
- Ладно, - согласился я и тихонько запел под аккомпанемент гитары:
Мы - кузнецы, и дух наш молод…
Саша и Светланка тоже запели.
- Молодцы! - похвалил нас Уваров. Подумал немного, вздохнул, потом достал из-за пазухи краюху хлеба: - Держите.