Она запомнила и эти серые, стерильные бетонные стены комнаты ожидания в отделении реанимации, где она просидела несколько недель, нервничая и смущаясь, как и остальные посетители. Они знали, что их родные лежат в соседней комнате - холодной, лишенной солнечного света - и ждут смерти.
А они сидят здесь, совершенно чужие друг другу люди, в крошечном замкнутом пространстве, вынужденные быть на виду в самый сокровенный, самый болезненный момент своей жизни. Не знают, что говорить, как себя вести. Никакие правила этикета здесь не действовали. Никто не подготовил их к такому тяжелому испытанию. Эти несчастные, перепуганные и смущенные, как и она сама, люди были почти в шоке, но, храбрясь, говорили о повседневных заботах, о том, что все будет хорошо.
Родственники одной пациентки так боялись, что не могли заставить себя поверить, что умирающая за стеной женщина - их мать. Называли её "наш пациент" и спрашивали Эвелин, как дела у "ее пациента", отодвигая от себя правду как можно дальше и стараясь смягчить боль.
Ежедневное совместное ожидание. Ожидание того страшного момента, когда их вызовут, чтобы принять решение - отключать систему или нет.
- Так будет лучше...
- Чтобы поскорее отмучились...
- Они бы сами этого хотели...
- Врачи говорят, что они уже умерли...
- Это только техническая сторона дела...
Техническая сторона дела?
Спокойные, взрослые рассуждения... А на самом деле хотелось одного кричать и звать маму, милую маму, единственного человека на всем белом свете, который любил её так, как никто в мире больше не полюбит.
В ту субботу врач заглянул в комнату ожидания. Все разговоры смолкли, все глаза прикованы к его лицу. Он оглядел сидевших.
- Миссис Коуч, можно вас на минуту в мой кабинет?
Пока она дрожащими руками собирала сумку, сердце её колотилось, остальные глядели на неё с сочувствием, а какая-то женщина ласково тронула её за плечо, но все они мысленно благодарили Бога, что пришли не за ними.
Словно под гипнозом, Эвелин внимательно слушала врача. Он говорил об этом как о чем-то простом и естественном: "Нет смысла продолжать мучения..."
По его словам выходило, что это самое разумное решение. Она поднялась как зомби и пошла домой. Ей казалось, что она готова смириться и отпустить маму.
Готова?! Да нет же, никто не может просто взять и отключить аппарат, поддерживающий жизнь матери, и нет этому оправдания. Выключить свет своего детства и уйти, словно погасить лампу и выйти из комнаты.
Она никогда не простит себя за то, что не хватило смелости вернуться в больницу и быть до конца рядом с матерью. До конца дней суждено ей просыпаться в слезах от чувства вины, и ничто в мире ей не поможет.