"Или меня с живи снова на теток повело?"
В любом случае, опасности эта девушка не представляла. Однако при взгляде на нее в сердце Лисы возникло какое-то неясное, но отчетливо тревожное чувство. В чем тут дело? Возможно, в том особом типе красоты, которым она была отмечена, утонченном, даже изысканном, но, в то же время, хищном.
"Коршун или сокол, – решила Лиса, рассматривая незнакомку. – Или еще кто-то, но той же породы".
Девушка неожиданно подняла взгляд от своего супа, и их глаза встретились. У брюнетки оказались глаза пронзительной синевы, равнодушные, как синь небес или морских глубин. Лису как будто морозом обожгло, и, улыбнувшись в знак извинения за чрезмерно пристальное внимание, она поспешила отвести взгляд.
"Вот же б-дь!" – выругалась она про себя и посмотрела на экран телевизора, на который уставились – позабыв о стынущей в тарелках еде – средних лет мужчина и женщина, обедавшие за столиком слева от Лисы.
"А эти что вылупились?"
Но тут как раз никакой загадки не было. По телевизору показывали "отретушированные" контрразведкой картины ужасов Франкфурского аэропорта. Лиса с минуту посмотрела репортаж, дивясь тому, как ловко можно выдать одну трагедию за другую, и снова посмотрела на мужчину и женщину. Это были простые люди, не обученные скрывать свои истинные эмоции, и, совсем немного за ними понаблюдав, Лиса пришла к выводу, что твари эти, несмотря на всю свою "простоту", прекрасно понимают, что агентство новостей им попросту пудрит мозги. Это – увы – было не ново. Судя по всему, о том, что на самом деле происходит в мире, знало множество людей, знало, но продолжало молчать.
"Почему они молчат? – от хорошего настроения и следа не осталось. – Почему!?"
– Почему они молчат? – спросила тогда Лиса. Впрочем, не так. Не спросила. Это был крик души, результат, возможно, последнего в ее жизни кризиса, когда в очередной раз – увы, не в первый – она ощутила себя среди "рушащихся стен". Мир исчез в огне ненависти и отчаяния, в дыму страха и непонимания. И она пришла к единственному, известному ей тогда, человеку, к тому, кто, может быть, знал что-то, чего все еще не знала Лиса, или просто не могла понять.
– Почему они молчат? – спросила она. – Петр Кириллович, вы же все знаете, почему?
Он посмотрел на нее долгим взглядом, как бы решая, чего стоит ее просьба, но в конце концов по-видимому, решил, что она стоит некоторой толики откровенности.
– Хорошо, – сказал Петр Кириллович, прерывая молчание. – Не знаю только, насколько то, что я вам скажу, является тем, что вы предполагали от меня услышать.