– А то и значит, что об этом говорили открыто. Только слова "магия" почти не произносили. Разве что, в цирке, на эстраде… А так, "телепатия", "телекинез", "кожно-оптическое восприятие", "биолокация"… да мало ли слов! Но говорили! Статьи печатали, книги писали, обсуждали… Маги открыто выступали в цирке, по телевидению. Вы не помните, конечно, но был такой доктор Завадовский в Киеве, так он операции на сердце без скальпеля делал. Полковник Кунгуров… Он в МУРе работал… А потом, как отрезало. Ни слова, ни жеста. Начали втихую изымать старые газеты, журналы, книги… Но так ведь не может быть, Лида, что б сразу и везде, и у нас, и в Америке, и в какой-нибудь сраной Уганде! Везде! Вы понимаете, что это значит? Господи, ведь все же знают! Знают и молчат. Правительства используют нас и нас же уничтожают. В это дело вовлечены десятки тысяч посвященных, и все-таки молчание. Как такое может быть? Как?
– Вы считаете это проявлением божественного промысла?
– Я думаю, он так решил, а зачем и почему, дано ли грешным тварям вопрошать о том Всесущего?
Неожиданно, что-то ворохнулось в груди, и Кайданов почувствовал, как воздух стремительно приобретает запах ржавого железа. Он продолжал идти, не останавливаясь и не меняя шага, но чувство опасности уже овладело им, и, не отдавая себе в этом отчета, практически интуитивно, он вызвал в себе гнев. Волна холодного огня пришла ниоткуда, объяв его целиком, и Кайданов закричал. Но это не был крик боли, и вообще не был крик, который могли бы услышать те, кому не дано видеть "звездного неба" и гулять под "светлыми небесами". Это был вопль ликования, вырвавшийся из мертвой души Германа, и тот другой, единственный чужой на этой ночной улице, кто благодаря своему проклятому дару, тоже мог его услышать, все понял.
Тревожный вызов, запустивший суматошную перекличку множества радиотелефонов, находившихся в руках обложивших место встречи спецназовцев, ударил по нервам, как бич пастуха по хребтине волка. Кайданов вздрогнул, переходя на боевой взвод, и лишь чудом удержался на пике, взлетев туда так быстро, практически мгновенно, что едва не утратил контроль над начавшей было стремительно разворачиваться боевой трансформацией. Однако Твари не было места на этой Берлинской улочке. Тварь всегда должна знать свое место, и Кайданов усмирил рвущегося наружу зверя.
"И так мало не покажется", – зло сказал он, неизвестно к кому обращаясь, к себе ли, шагающему, сквозь подсвеченную фонарями тьму, твари ли, притаившейся внутри него, или тем "героям", которые вознамерились его убить.