Однако занимало его не чувство, которое должен был испытывать к Катарине Черт. С ним-то как раз все было понятно. Судя по всему, в реальной жизни Черт был совершенно лишен радости любви. В той или иной степени, об этом можно было судить по тому, как вел себя в Городе Бомарше. Короткое и, надо отметить, довольно поверхностное расследование, предпринятое Виктором, показало, что в Чистилище Черт был известен, как легкий и удобный любовник, склонный к долговременным романам "с лирикой", но никогда не обременявший партнершу своим присутствием дольше, чем хотела она сама. По такому поведению о человеке многое можно узнать, хотя, правды ради, никто из тех, с кем привелось говорить Виктору, и не подозревал, кто на самом деле скрывается под личиной мягкого, улыбчивого и крайне остроумного "француза". Все, как один, полагали, что в реальной жизни Бомарше, скорее всего, какой-нибудь несчастный калека, лишенный физической возможности любить и быть любимым. Впрочем, если подумать, не так уж они и ошибались. И если так все и обстояло, любовь Черта к Катарине была понятна и легко объяснима. Красивая женщина, к тому же боевой маг… Но если и этого недостаточно, то не трудно было представить, какое впечатление на этого сурового мужика должна была произвести почти материнская забота, с которой Катарина его выхаживала. Но вот сама Пятая Дженевры оставалась для Виктора полной загадкой. И именно она и ее чувство, больше всего его и занимали.
Жизнь в "пустоте" оказалась не лишена своих прелестей. Никто ее не ждал и не искал – "Совсем никто?" – и ей самой некуда было спешить, так как и планов особых у нее пока не было, кроме, разве что, встречи с Кайдановым. Но идти или нет на встречу, которой еще совсем недавно она сама и добивалась, Лиса пока не решила. Обстоятельства изменились, и с ними изменилась она сама. Оставался, правда, еще Георг, который с педантичной пунктуальностью, но без назойливости предлагал ей – при каждом практически посещении кофейни Гурга – встретиться с "племянником" старика Иакова, но тут был совсем другой расклад. Она не то, чтобы боялась этой встречи, хотя и страх со счетов сбрасывать не стоило, но просто не знала – растеряв неожиданно уверенность в правильности своих прежних действий – стоит ли это делать.
Прожив в Цюрихе почти неделю и дождавшись там одного только Алекса, приятно удивившего ее внезапно прорезавшейся способностью выживать любой ценой, Лиса обнаружила, что не только не распутала тот странно болезненный клубок, в который превратились ее чувства к Некто Никто, но, напротив, запуталась в них окончательно. И теперь, приехав в Берлин, она не могла даже с определенностью сказать, что же на самом деле лежит у нее на сердце, мешая по-настоящему наслаждаться великолепной и совершенно незнакомой ей "рассеянной" жизнью богатой и свободной от каких либо обязательств женщины? Любовь ли это, пронесенная через двадцать пять лет подполья, или дурацкая блажь, разросшаяся до размеров мании? Честно говоря, вопрос был из тех, которые вообще не следует задавать, потому что, подвергнув сомнению – пусть один только раз – то, что всегда считалось неприкосновенным, ты неизбежно вступаешь на зыбкие земли неопределенности, где существуют только вопросы без ответов, тоска и горькая печаль. "Не поверяйте алгеброй гармонию! Не делайте глупости!" Но вопрос был задан и, прозвучав, потянул за собой, что не диво, массу других вопросов, и твердая почва окончательно ушла из-под ног, и все, чем жила Лиса все эти длинные годы и благодаря чему, возможно, только и выжила, оказалось совсем не тем, чем казалось еще вчера.