Не знаю, приснилось ли мне или я действительно под утро услышал отголосок какого-то завывания, но, случайно выглянув в окно по пути на завтрак, я увидел незнакомого человека, который быстро удалялся по дороге от замка. Внешне он чем-то напоминал пастуха: у его ног вертелась одна из наших собак, и мне почему-то показалось, что вела она себя со странной неуверенностью и робостью.
За завтраком дядя сказал мне, что этой ночью была задушена еще она овца - буквально под самым носом у сторожа. Голос дяди заметно подрагивал, когда он говорил об этом, глядя на свою приемную дочь. Та же спокойно поглощала овсяную кашу.
После завтрака мы решили еще раз организовать облаву.
Не стану утомлять вас пересказом всех деталей этого мероприятия и его полного провала. Весь день тридцать человек вдоль и поперек прочесывали леса и верхом, и пешком. Както однажды неподалеку от места последнего убийства овцы собаки наткнулись на странный запах, который вели больше двух километров, но у шоссе он обрывался. Мы тогда решили, что это была, скорее всего, лиса или хорек.
Вскоре оказалось, что события этого дня не до конце еще истрепали наши нервы. К вечеру, когца мы собирались возвращаться домой, дядя по непонятной мне причине сильно встревожился. Погода стояла неважная, сумерки быстро смешивались с густыми облаками, а до Флира было еще далеко. Отдав последние инструкции насчет поисков, дядя распорядился повернуть лошадей к дому.
К замку мы подъехали по боковой дороге, которой редко пользовались. Это была сырая пустынная аллея, проходившая сквозь густой строй сосен и дубов. Из-под копыт лошадей слышался смягчаемый густым мхом перестук камней. Из их ноздрей вырывались тугие клубы пара, словно передававшие эстафету неподвижному воздуху.
Мы были, наверное, метрах в трехстах от ворот конюшни, когда лошади внезапно замерли как вкопанные. Их головы повернулись в сторону леса. В почудившемся нам неясном звуке слышались отвратительные, всхлипывающие, даже самодовольные завывания. Этот звук то усиливался, то замирал, как бы стараясь заполнить собою окружающие нас сумерки.
Дядя спрыгнул с лошади и скользнул в чащу. Я последовал за ним. Вскоре мы вышли на поляну. Единственная фигура, которую мы заметили на ней, была неподвижна...
"Дочь" дяди, скорчившись, лежала у самой дороги - массивное темное пятно на мерцавшей в лучах лунного света поверхности травы. Мы бросились вперед.
Для меня она всегда оставалась скорее нелепой, словно выдуманной личностью, нежели реальным человеком. И умерла она, как жила, поистине в животных традициях - с разорванным горлом.