Вскоре после входа в Дон я сел и за каких-нибудь три часа намотал лесу на «безынерционную бобину». Что такое леса, я знал, что такое бобина, догадывался; но «завязать лесу на шпонке у основания бобины самозатягивающимся узлом» — это для физика-теоретика проблема. В конце концов я завязал бантик на какой-то загогулине, с уважением подумав — вот она, шпонка! Снасть была готова.
И настал великий миг. Погожим комариным вечером, в тихой заводи за корягой, я неумело взял в руки спиннинг. У меня было две универсальных блесны, одна утяжеленная, окуневая, одна облегченная, жереховая, и две каких-то эмалированных. Какую надеть? В темной воде плескала рыба. Может, это был жерех — а может, и щука. Я прицепил на конец лески универсальную блесну и сделал первый, неожиданно далекий заброс — метров на семь.
— Ого! — позавидовал Сергей. — Для первого раза неплохо.
Для меня это было просто здорово, но для рыбы маловато — она плескала метрах в десяти и ближе не подходила. Я забросил еще раз, потом еще, еще и еще…
Настала тихая звездная ночь. Данилыч задрапировал каюту и что-то ласково ворковал о невыключенном газе. Даня у бушприта прильнул к звездам. Рядом он установил керосиновый фонарь и разглядывал то карту, то саму натуру звездного неба. Он даже не вздрагивал, когда мимо лица проносилось жало щучьего тройника.
По-видимому, первый заброс должен был остаться наилучшим. На него ушло все пресловутое везение начинающего рыбака.
Мне мешало решительно все: мачты, шкоты, гик грота. Трудно отдать предпочтение какой-нибудь одной детали оснастки. Все они внесли свой посильный вклад. Крючок блесны побывал в каждой веревке. Он пронзал и резину кранцев, и дерево фальшборта. Непрерывно почесываясь от комариных укусов, размахивая удилищем, я плясал по палубе, как шаман, пытающийся выгнать из Дани злого духа астрономии. Сергей подавал советы и просил «дать покидать». На плавучем кране раздался смех: там ребятишки вытащили еще одну рыбу.
С наступлением темноты прелесть ловли спиннингом возрастает. Блесны я теперь не видел. Для заброса этот факт особого значения не имел: блесна выбирала путь независимо от моего желания, она обладала свободой злой воли. Зато теперь, подматывая лесу, я засекал момент окончания подъема по тому звону, с которым блесна застревала в переднем кольце — «тюльпане» — удилища. Вынимать тройник из желудка пойманной щуки наверняка было бы легче.
А затон кипел. За бортом не прекращался таинственный, приглушенный, волшебный плеск крупной рыбы. Я человек мирный. Но если б в ту ночь мой взгляд, устремленный на воду, мог убивать — ни один пескарь не увидел бы больше солнца.