— Молочка хочу! — заныл врач-навигатор, как только мы проснулись. В свое время точно так же канючил Даня — то «фрукточку», то «молочка», чего-нибудь «вкусненького». Похоже, вчера я не ошибся: отъезд мастера по парусам освободил в команде особую психологическую нишу. Подобно нише экологической, пустовать она не могла. В нее влез Сергей.
— Имей совесть! Времени нет! — Меня бесила хитрая улыбка на устах судового врача.
Он вел себя так, будто гонка со временем по каким-то непонятным причинам уже выиграна. Довольно странное легкомыслие!
— Час потеряем, а отпуска вон еще… шесть дней. Ты мне еще спасибо скажешь! И при чем тут совесть?
— Сходите, — решил шкипер. — Я пока мотор прогрею. Мне домашнее молоко врачи запретили.
— А недомашнее?
— В нем жира нет. Его можно.
Проклиная желудочную целеустремленность Сергея, я поплелся за ним в Ложки. Инстинктивный зуд — успеем или не успеем? — на стоянке усиливается, притупить его может только дорога. Мы стучали в калитки. Во дворах лениво гавкали толстые собаки. Как назло, повсюду нам отвечали, что молоко утреннего удоя уже продано.
— Куда они его продают? Друг другу? — ворчал судовой врач. Это было непонятно. Ложки — небольшая деревня, коровы почти у всех, но где же рынок молочного сбыта? Правда, в стороне от деревни, на горке, мы заметили нечто вроде усадьбы, но большой серый дом казался необитаемым…
В одном из дворов нам наконец повезло.
— Молоко продала. Простоквашу подать? — Хозяйка поплыла в направлении погреба. Мы зашли. Широкий накат погреба прикрывала тень старой яблони. И деревянный дом, и стол, за который нас усадили, — все было широким, основательным на этом дворе, под стать хозяйке, уже немолодой, но красивой, прямой, дородной. К ней как-то не подходило слово «женщина» и тем более «баба»; только «хозяйка».
— Пейте, милыя. Она с холодку.
Сергей дружелюбно пихнул меня локтем. «Где твое спасибо?» — означал пинок. Я промолчал. Простокваша была густая, прохладная. В ее вкусе смешались и увесистая сладость, и пикантная погребная кислинка. Было и нечто неопределимое — именно то, что отличает произведение искусства от ремесленной копии. Несмотря на зуд гонки, я был вынужден признать: мы задержались не зря.
И даже не из-за дивной простокваши. Мы торопливо насыщались, а хозяйка решила, по-видимому, посвятить нас во все тонкости ее взаимоотношений с зятем. Это стоило послушать. На протяжении всего Нижнего Дона я не замечал в разговорной речи местных жителей особого колорита — и вот наконец слышу, что «лучше б дочь вдовая перемоглась»; что зять «балабон»; что он совсем стыд потерял, ходит по деревне «в однех трусцах»… Речь хозяйки была настоящей кунсткамерой для лингвиста.