Встреча с комендантом навеяла мечтательное настроение. Вечерний Гель-Гью был красив. Дома в слегка вычурном восточном стиле, веранды, увитые виноградом… Мне даже стало на минуту жаль, что с нами нет Баклаши. Хотя он сам во всем виноват. Пусть помучается.
Я взялся за дневник. Хотелось провести вечер мирно.
— Давно собирался спросить, — послышался простуженный голос капитана, — что вы там с Сергеем пишете?
Пришлось спуститься в каюту. По просьбе больного было зачитано несколько отрывков.
— Не понравилось, — честно сказал Данилыч. — Почему я «капитан»? На малотоннажных парусных судах не капитан, а шкипер…
Я пообещал с этого момента называть капитана шкипером, и оказалось, что все остальное ему понравилось.
— Вы и стихи пишете?
— Как вам сказать? Пожалуй, нет.
— Ну, тогда чужие почитай. Я же видел: ты в поход какую-то книгу взял. Пушкин?
— Нет. Бунин, — я собрался с духом и, как сумел, прочитал Данилычу свое любимое стихотворение:
Звезда дрожит среди вселенной… Чьи руки дивные несут Какой-то влагой драгоценной Столь переполненный сосуд?..
— Вот оно! — с искренним восхищением выдохнул шкипер, когда я закончил чтение.
Честно говоря, я удивился. Мне всегда казалось, что «дрожь звезды» рассчитана на эстета, что это стихотворение элитарное. Что ж, значит, я недооценил Бунина, все же проникшего в неиспорченную особым эстетизмом душу Данилыча. И я порадовался за них обоих.
— А теперь подай вон ту банку, — неожиданно попросил шкипер. Банка была с керосином; Данилыч закинул голову и, к моему ужасу, начал полоскать керосином горло.
— Отлично помогает от кашля… — в промежутках между бульканьем объяснил шкипер.
— Ты мне еще спину разотри, вот оно… Теперь я полежу, а ты отдыхай.
Последнее было непросто: резкий переход от поэзии к керосину выбил меня из колеи. Я взялся за дневник, но в этот момент яхту вдруг рвануло, наверху хлопнул гик, что-то посыпалось на палубу… Ничего не понимая, я выскочил из каюты.
Из путевых записей Сергея.
Улицы вечерней Феодосии безлюдны — вся жизнь течет в полных народом и в то же время тихих дворах.
Представьте оазис между двумя невысокими домами. Под развесистым платаном четверо соседей забивают «козла»; но чтобы стук никого не беспокоил, на стол постелена газета.
Рядом в тазике купают ребенка. Он ревет добросовестно, но на пониженных тонах, прислушиваясь, как продвигается игра в прятки, от которой его оторвала мать.
В палисаднике раскладушка, застеленная простыней, ждет любителя ночевать на воздухе.
Большинство обитателей двора смотрят телевизор. Экран светится в одном из распахнутых окон, во двор вынесены стулья и почтенный кожаный диван; публика наслаждается детективом и одновременно — вечерней прохладой.