— Гм… — не слишком почтительно промычал Торин — так, чтобы все слышали. — А если мы потерпим неудачу? Истерлинги пока еще очень сильны…
И я не уверен, что Дари Славный вновь выведет в поле марийский хирд. А выстоит ли Рохан — пусть даже в союзе с Морским Народом, в возможности которого я лично сомневаюсь, — если против него обернется вся мощь Терлинга и Огона вкупе с Ангмаром? Вспомните, мы не смогли удержать Тарбад, хотя с нами были и Беорнинги, и часть эльдрингов — немалые силы! А чем дело кончилось? Земли на четыре дня пути от Исены… Смех, да и только!
Наступило неловкое молчание. Гном сказал чистую правду. Успех был совсем не тот, на который рассчитывали в Эдорасе, начиная войну…
Фолко сидел, пристально вглядываясь в лицо короля. Он слишком хорошо знал Эодрейда. Он помнил ликующее войско и самого молодого короля: лицо его светилось от счастья, когда пали последние ховрары — защитники Медьюселда, и Эодрейд под кровлей своих предков звенящим голосом провозгласил Восстановление Рохана. Хоббит помнил деятельного, умного правителя Роханской Марки в дни штурмов Хорнбурга и битв за Исену. И он, мастер Холбутла, не мог ошибиться — с королем что-то произошло. Эодрейд никогда не упивался войной. Мир для Рохана был достаточно выгоден: ховрары, получив хороший урок, едва ли рискнули бы напасть на Марку в ближайшем будущем… Что-то тут было не так, вмешались еще какие-то силы, что подталкивали роханского правителя к явно самоубийственному шагу. Какие силы? Что могло до такой степени помутить рассудок опытного, бывалого полководца, за чьими плечами осталась не одна война? Почему он принял решение, абсурдность которого видна даже выживающему из ума Эркенбранду?
Отбросить королевское слово — более страшным преступлением у пришельцев с Востока считалось только отцеубийство. И где-то глубоко внутри хоббита, взламывая застарелую корку льда, вдруг шевельнулось нечто, казалось бы, прочно забытое, воскрешающее незабываемые дни погони за Олмером. Нечто вроде долгожданной боли, когда с хрустом выдирается гнилой, распавшийся зуб…
Стены покоя дрогнули и поплыли перед глазами хоббита. В грудь слабо толкнулось нечто теплое, и Фолко едва не свалился со стула — оживал кинжал Отрины! Десять лет, десять долгих лет он верой и правдой служил хоббиту, однако начисто утратив все волшебные свойства, превратившись в самый обыкновенный клинок, пусть даже и очень хорошей, необыкновенной стали. Не веря себе, Фолко коснулся ножен пальцами — так и есть, от старой, потертой кожи исходило ощутимое тепло. Дремавшие в лезвии с голубыми цветами силы вновь пробудились к жизни.