Мальчишки еще раз переглянулись, и, кажется, недоверчивая отчужденность начала таять в их глазах, а на лице у самого щуплого и конопатого появилось подобие улыбки.
— Я думал, ты к председателю, — негромко начал он, — а ты…
— Ну вот, — перебил самый плечистый, — “к председателю!” Он же про тех спрашивает, кто в партизанах был, понял? — И, обращаясь к Буданову, поспешил успокоить его: — Ты, дяденька, не бойся, сволочей в нашей деревне нет. Были две шкуры полицейские, так наши их давно вытурили.
Зосима Петрович постарался ответить в тон ребячьей серьезности:
— Верно, друзья, мне настоящий человек нужен. Ведите к тому, кого считаете самым хорошим в деревне.
Он ожидал, что мальчишки начнут спорить, — мало ли здесь хороших, справедливых, настоящих людей? Но разногласия не получилось.
— Иди к Егорову, — предложил самый плечистый.
И хлопцы разом кивнули:
— Верно!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поздняя ночь текла за маленькими квадратами подслеповатых окон деревенской избы, а в избе все еще не гасла тусклая керосиновая лампа. За столом сидели два человека: один — молодой с внимательными серыми глазами под разлетом светлых бровей; другой — с иссеченным морщинами лицом, с небритыми землистыми щеками, с узловатыми пальцами жилистых рук, крест-накрест сложенных на столе. Руки первого ни минуты не оставались в покое: левая придерживала стопку бумаги, а правая без устали выводила по белому полю черные борозды строчек лаконичного, но обстоятельного по своему содержанию протокола свидетельских показаний.
Говорил, давал показания по делу бывшего гитлеровского прихлебателя колхозник деревни Малые Луки Алексей Егоров. Составлял протокол старший следователь Калининградского УКГБ подполковник Буданов. Он редко прерывал рассказ свидетеля дополнительными вопросами и уточнениями: человек говорил о том, что наболело и не померкнет в памяти. Лишь через несколько часов Зосима Петрович отложил “вечную” ручку и облегченно пошевелил занемевшими пальцами:
— Все, — сказал он, улыбнувшись почти виновато. — Измучил я вас, да, признаться, и сам устал…
Егоров ответил тоже улыбкой, как свой своему:
— Ничего не поделаешь, друг: надо. Для такого дела не только дня, но и недели не жалко. — И, помолчав, еще раз с суровой убежденностью повторил, прихлопнув тяжелой ладонью по выскобленной до белизны крышке самодельного стола: — Надо!
— Может, чайку согреть, да отдохнете часок—другой? — услышал Зосима Петрович голос хозяина.
Но Буланов не любил, да и не умел отрываться от незаконченного дела.
— Нет. — Зосима Петрович покачал головой. — С чаем повременим. Сначала прочитаем, что мы тут с вами написали.