Неожиданно для меня мысли Эсме приняли несколько шутливое направление:
"Если она действительно такая умница, какой ты её считаешь, то ей никуда не деться — она ответит тебе взаимностью. — Эсме улыбнулась. — Но по-моему, она не слишком-то сообразительна, если не видит, какой ты великолепный подарок судьбы!"
— Перестань, мам, не то я, глядишь, ещё покраснею, — поддразнил я её. Но должен признаться — шутка Эсме подбодрила меня.
Элис засмеялась и заиграла верхнюю партию "Heart and Soul", а я, улыбнувшись, подыграл знаменитую простенькую гармонию. Потом порадовал сестру виртуозным исполнением "Chopsticks"[4].
Она захихикала:
— Ах, как бы я хотела, чтобы ты рассказал, почему смеялся над Роуз! — Тут Элис вздохнула. — Но вижу, что от тебя не дождёшься.
— Не-а.
Она дёрнула меня за ухо.
— Оставь его в покое, Элис, — пожурила Эсме. — Эдвард настоящий джентльмен.
— Но я хочу знать! — захныкала Элис, рассмешив нас своим нытьём.
— Для тебя, Эсме, — сказал я и заиграл её любимую пьесу — безымянную дань их с Карлайлом любви, немеркнущей уже многие годы.
— Спасибо, дорогой. — Она вновь сжала мои плечи.
Пьеса сидела у меня в пальцах, поэтому её исполнение не требовало особой сосредоточенности. Вместо этого я думал о Розали, которую, образно выражаясь, плющило от унижения в гараже, и тихонько ухмылялся.
Я совсем недавно впервые испытал на собственном опыте всю силу ревности, и мне стало немного жаль Розали. Отвратительное, мучительное чувство. Вот только ревность её была какой-то никчемной, совсем не такой, как моя. Собака на сене, да и только.
Меня занимала мысль: а какова была бы жизнь и личность Розали, если бы она не всегда была самой красивой? Была бы она счастливее, если бы её самым главным качеством была не красота, а нечто более ценное? Была бы она менее эгоцентрична, более чувствительна к несчастьям и радостям других? Впрочем, что толку строить догадки — ничего ведь не изменишь. Она всегда была прекрасней всех. Даже будучи человеком, она жила в лучах всеобщего восхищения собственной красотой, и ей это казалось естественным. Больше того: Розали превыше всего ценила, когда ею восхищались, обожали и всячески добивались её внимания. Став бессмертной, она ничуть не переменилась.
Так что ничего удивительного, что она была жестоко оскорблена в своих ожиданиях, когда я сразу не упал к её ногам, как это делали все прочие мужчины. Нет, я, как таковой, был ей совершенно не нужен. Но она ожидала, что я всё равно должен был её боготворить, и моё упорное равнодушие к её прелестям выводило её из себя. Она привыкла быть желанной.