Её мысли были все такими же беззвучными, но я мог читать по её глазам. В них было как доверие, так и желание узнать побольше. В тот момент я осознал, что мне хочется отвечать на её вопросы. Не потому, что чувствовал себя обязанным это делать. И не потому что хотел, чтобы она доверяла мне.
Я хотел, чтобы она узнала меня.
— Я следовал за тобой в Порт Анджелес.
Слова полились таким неудержимым потоком, что я не успевал подбирать точные выражения. И опасность рвущейся из моих уст правды, и степерь риска я вполне осознавал, но что оставалось делать? В любой момент неестественное спокойствие Беллы могло смениться истерикой, и осознание этого заставляло меня говорить ещё быстрее:
— Я никогда прежде не пытался охранять жизнь какого-либо одного конкретного человека. Выяснилось, что это гораздо труднее, чем я предполагал. Но может быть, всё дело в том, что этот конкретный человек — ты? Ты просто бьёшь все рекорды по части попадания в неприятности.
Я остановился, ожидая реакции.
На её губах появилась лёгкая улыбка, глаза цвета растопленного шоколада залучились тёплым светом.
Я только что признался, что преследовал её, а она улыбается.
— Тебе не приходило в голову, что в тот первый раз, с фургоном Тайлера, я вытащила свой билет в один конец, а ты пошёл против судьбы? — спросила Белла.
— Это не был первый раз, — со стыдом ответил я, ссутулив плечи и уставившись глазами в тёмно-бордовую скатерть. Мои защитные барьеры лежали в руинах, и ничто не мешало моим признаниям безрассудно рваться на свободу. — Ты вытащила свой билет тогда, когда впервые встретила меня.
Это была правда — страшная, мучительная правда. Жестокая и несправедливая судьба приговорила её к смерти и в качестве орудия казни выбрала меня. Как нож гильотины, я был подвешен над жизнью Беллы. А поскольку я выказал себя орудием весьма непослушным, злой рок пытается прикончить её другим образом. Эта злая судьба представлялась мне в виде вызывающей суеверный страх завистливой ведьмы, уродливой мстительной гарпии.
Если бы я мог найти что-то или кого-то ответственного за это! Тогда у меня появилось бы нечто конкретное, с чем я мог бы бороться, что мог сокрушить раз и навсегда, и тогда жизнь Беллы стала бы спокойной и счастливой.
Белла сидела очень тихо, слышен был только звук её участившегося дыхания.
Я поднял глаза — сейчас я, наконец, увижу тот ужас, которого ожидал всё это время. Ведь я только что признал, что был на волосок от того, чтобы убить её. Гораздо ближе фургона, остановившегося в каких-то жалких дюймах от неё. И всё же, лицо Беллы было по-прежнему спокойно, только глаза чуть потемнели от неясной тревоги.