Можно было, конечно, перевернуть стол и раскидать компанию, которая уже заметно охмелела. С моими девяносто двумя и с шестьюдесятью семью килограммами Луки мы были непобедимы. Но я боялся кого-нибудь зашибить ненароком. Надо было ждать удобного момента. И такой момент представился. Кирилл Васильевич так разошелся, что на оставшиеся деньги взял водки. Даже нам с Лукой досталось по рюмке. Кстати, водка пахла ацетоном и явно была разбавлена, но в сочетании с пивом действовала убийственно. Все стали вздыхать. Русская душа размякла. Завели соответствующие разговоры.
— Живешь и не знаешь, когда последний раз белый свет видишь… — произнес человек, который первым приветствовал Кирилла Васильевича на крыльце.
Он трагически всхлипнул. У него было лицо темно-кирпичного цвета, а глаза — подернутые стариковской влагой.
— Ты что, турок? — спросил кто-то у Луки, кивнув на его 'карапузу'.
— Это подарок из Африки, — ответил Лука и даже улыбнулся.
Все помолчали. Честно говоря, такая шапочка, как 'карапуза', совершенно не шла русскому человеку. На Марсе она была более уместна, потому что там не было наций, хотя были и русские, и немецкие, и другие города, но границы были чисто уловные.
— Турки тоже люди… — произнес кто-то сакраментальную фразу.
Известно было, что Турция такая бедная страна, что туда даже самолеты не летают. Я заметил, что Лука собрался возразить насчет своего гражданства, и ткнул его локтем в бок — пусть думают что хотят. Лука вовремя опомнился.
— Вот как ведь выходит, — важно произнес Кирилл Васильевич, заплетающимся языком, — жил себе человек, жил, а потом вмиг разбогател. Я своей старухе шубу куплю!
Он оглядел компанию осоловелыми глазами. Видно было, что ему хотелось произвести впечатление.
— А что это такое? — спросил кто-то.
— Деревня! — с превосходством ответил Кирилл Васильевич. — Шуба… шуба — это такое большое… это теплая штука…
— А зачем ей шуба? — кто-то перебил его. — Климат…
— Куда еще деньги девать? — удивился Кирилл Васильевич. — Двести тысяч надо еще уметь потратить, а у моей старухи радикулит.
— Ты что, присвоил себе мои деньги?! — удивился дед Генка.
— Странный ты мужик, — объяснил ему Кирилл Васильевич, — ты же без сознания валялся, когда я их взял.
— Ну и что? А кто им руки вязал?!
— Да… нехорошо… — произнес кто-то.
— Я чего-то не пойму… — сказал дед Генка, приподнимаясь, — ты моими деньгами распоряжаешься?!
И тут они сцепились, а вся компания бросилась их разнимать. Лука воспользовался моментом, схватил лавку, на котором мы сидел, и выбил окно. Мы выпрыгнули наружу. Нам пришлось позорно убегать — действительно, не драться же с пьяными стариками. Я оглянулся: Кирилл Васильевич не мог просто так расстаться с двумястами тысячами — его лицо наравне с другими изумленными лицами, высунувшимися в окно, отличалось неподдельным возмущением. И когда мы уже готовы были подумать, что все обошлось, вдогонку нам ударил выстрел. Лука крякнул, обогнал меня и поддал хода. Мы скрылись в густых зарослях дурмана, которым заросла левая часть улицы.