Мы бродили с ним вокруг озера, и он молча выслушивал мои риторические рассуждения о жизни. Он был благодарным слушателем, и я мог доверять ему свои тайны. Впрочем, он иногда отлучался, чтобы совершить подвиг — подраться с какой-нибудь пробегающей мимо собакой. В этом удовольствии отказать ему я не мог.
Дверь открыла знакомая консьержка, которая однажды, когда Тани Малыш не было дома, проникла сквозь неплотно закрытые двери и нырнула ко мне в постель. Вот до чего я дошел.
Она выперлась в ночной белой рубашке, со шнурками на тощей груди, которые болтались, как завязки кальсон Паниковского, и сонно щурилась в полумраке, как гусыня переступая с ноги на ногу, потому что пол в фойе был выложен керамической плиткой. Надо ли добавлять, что ноги у нее были непомерно большими, примерно такие, как самые маленькие детские лыжи. К тому же я знал ее мужа — вечно пьяненького тщедушного художника, который порой подрабатывал в нашей газете и который в подпитии любил задавать один и тот же риторический вопрос: 'Мама, скажи, я несчастный?! По отношению ко мне он питал почти родственные чувства, и когда мы с ним допивали очередную бутылку местного вина, он часто вопрошал: 'А что делать? Что делать?!! , патетически вскидывая при этом руки, похожие на птичьи лапки. В свою фразу он вкладывал вселенскую мудрость — действительно, что еще можно делать в этой стране, как ни пить?
При виде женщины в ночной рубашке, под которой явно ничего не было, Леха потерял рад речи. Он громкого вздыхал и сопел за моей спиной, а я инстинктивно загораживал от него консьержку по двум причинам: мне было неудобно за ее вид и — он мог потерять голову, и тогда прости-прощай наше сегодняшнее расследование.
— А… это ты? — удивилась она, потому что не видела меня год, если не больше.
— У меня ключ… — я повертел им перед ее носом.
— Ты надолго? — спросила она, ничуть не смущаясь своего наряда, и, честно говоря, я был рад, что пришел не один.
— Пять минут делов… — пояснил я. — Вещицу одну возьмем.
— Ну иди, — многозначительно произнесла, уступая дорогу
Конечно, она уже заметила приплясывающего за моей спиной Леху.
Чему я до сих пор удивляюсь в этой женщине, так это ее выдержке, граничащей с безразличием. Наверное, я тоже когда-нибудь стану таким же равнодушным, если еще задержусь на этой планете. Проходя мимо нее, Леха пустил в дело все свое обаяние. Он корчил рожи и сиял, как медный пятак, и я даже решил: все, дело пропало. Но обошлось, потому что он, немного приотстав, догнал меня у двери квартиры и воскликнул, оглядываясь: