— Это значит, что нам не надо теперь уезжать из дома?
— Это от многого зависит. Во всяком случае, если и придется уезжать, то не сразу.
— А к кому он теперь перейдет, пап?
— Не знаю. Кому она завещала, тот его и получит. Так я думаю. Они могут захотеть его продать.
— А мы можем его купить, а, пап? Как было бы хорошо, правда?
— Это ведь зависит от того, сколько за него запросят. Какой смысл нам сейчас об этом думать? Пока что нам тут и так хорошо.
Тереза спросила:
— А полицейские прямо к нам сюда придут?
— Обязательно. Скорей всего прямо сегодня.
— А зачем они к нам сюда, а, папочка?
— Чтобы выяснить, знал ли я, что Свистун умер. Спросить, выходил ли я из дома вчера вечером. Они скорее всего будут здесь, как раз когда ты из школы вернешься.
Но она вовсе не собиралась сегодня идти в школу. Сегодня было важнее не оставлять отца одного. И у нее уже наготове причина — схватило живот. И это было правдой… ну, почти. Присев утром в уборной, она чуть ли не с восторгом обнаружила первые розоватые признаки начинающейся менструации.
— Но ты ведь никуда не выходил вечером, правда, пап? — сказала она. — Я была тут все время, пока не пошла спать в четверть девятого. И мне слышно было, как ты тут внизу ходишь. И телевизор я слышала.
— Телевизор не алиби, — ответил он.
— Но я ведь спускалась вниз, папочка. Помнишь? Я пошла спать рано, в четверть девятого, но не могла уснуть, и мне пить очень хотелось. Я спустилась сюда попить воды. А потом сидела в мамином кресле и читала. Как же ты не помнишь, папочка? Я тут сидела до полдесятого, только потом уже пошла спать.
В ответ ей послышался стон. Потом отец сказал:
— Да. Помню.
Вдруг Тереза осознала, что двойняшки вошли в кухню и стоят бок о бок у самой двери, глядя на отца ничего не понимающими глазами.
Она сказала резко:
— А ну-ка, быстро назад и одеваться! Разве можно спускаться вниз вот так, неодетыми? Вы же простудитесь!
Девочки покорно повернулись и зашлепали босиком вверх по ступенькам.
Чайник плевался паром. Отец выдернул вилку из штепселя, но не двинулся, чтобы заварить чай. Вместо этого он сел у стола, низко опустив голову. Терезе показалось, что он шепчет: «Куда я гожусь такой? Куда я гожусь?» Лица его она не видела, но на миг ее охватил ужас: она подумала, что отец плачет. С Энтони на руках, держа рожок и не переставая кормить малыша, Тереза поднялась с кресла и подошла к отцу. Обе руки у нее были заняты, но она встала очень близко к нему, почти вплотную. И проговорила:
— Все хорошо, папочка. Ты не волнуйся. Все будет хорошо.