Она не отвечает, не смотрит на нас. Укладывает сверток в повозку и влезает сама. Повозка тронулась.
-- Дарл, сколько еще холмов? -- спрашивает Вардаман.
-- Один всего. С него прямо в город съедем.
Этот холм песчаный, красный, по обеим сторонам стоят негритянские домишки; над головой в небе густо протянуты телефонные провода, а из-за деревьев вырастает башня суда с часами. В песке колеса только шуршат, словно сама земля хотела бы промолчать о нашем приезде. Перед подъемом мы слезаем на землю.
Шагаем за повозкой, за шуршащими колесами, проходим мимо домишек, и в дверях внезапно возникают лица с расширенными глазами. Внезапные восклицания сопровождают нас. Джул смотрел по сторонам, но теперь он головой не крутит, и я вижу, как наливаются яростной краснотой его уши. Вдоль дороги перед нами идут три негра; впереди них шага на четыре идет белый. Когда мы обгоняем негров, они разом поворачивают головы: лица ошарашенные и не могут скрыть отвращения.
-- Господи спаси, что они там везут? -- не выдерживает один.
Джул круто поворачивается и произносит:
-- Сволочь.
В это время мы поравнялись с белым, который остановился чуть раньше. Джулу точно глаза застлало: повернулся он к белому.
-- Дарл! -- окликает с повозки Кеш.
Я хочу схватить Джула. Белый отстал от нас на шаг, рот у него все еще открыт; вот он закрыл рот, стиснул зубы. Джул наклоняется к нему, желваки у него побелели.
-- Что ты сказал? -- говорит белый.
Я вмешиваюсь:
-- Обождите. Это он просто так. Джул, -- говорю я. Когда я дотягиваюсь до него, он уже замахнулся на человека. Я хватаю его за руку; мы боремся. Джул ни разу не взглянул на меня. Он старается вырвать руку. Я оборачиваюсь к прохожему и вижу у него в руке раскрытый нож. -- Постойте, -- говорю я. -- Я его держу. Джул, -- говорю я.
-- Думает, если городской, черт бы его взял... -- говорит Джул, тяжело дыша и вырываясь. -- Сволочь.
Прохожий делает шаг. Он обходит меня, глядя на Джула, и держит нож низко у бока.
-- Никто не смеет меня обзывать.
Папа слез, а Дюи Дэлл вцепилась в Джула, оттесняет его. Я отпускаю Джула и поворачиваюсь к прохожему.
-- Обождите, -- говорю я. -- Это он просто так. Он болеет. Обгорел ночью на пожаре; не в себе.
-- А хоть пожар, -- говорит прохожий, -- никто не смеет меня обзывать.
-- Он думал, вы ему что-то сказали.
-- Ничего я ему не сказал. Первый раз его вижу.
-- Ей-богу, -- говорит папа.
-- Понимаю, -- говорю я. -- Это он просто так. Он возьмет свои слова назад.
-- Так пусть возьмет.
-- Уберите нож, и возьмет.
Прохожий смотрит на меня, смотрит на Джула. Джул перестал вырываться.