— Сдохни, сука! Сдохни! — натужно хрипел Максим, чувствуя небывалый прилив сил, полную свободу захлестнувшей все его существо эйфории, атавистической, первобытной жажды крови.
Солдаты опомнились только через несколько томительно долгих секунд. Кто-то подскочил сбоку и, широко размахнувшись, ударил Максима по голове прикладом. Несколько рук вцепившись ему в плечи сорвали его с тела поверженного офицера, отбросили в сторону. Потом его били. Били долго, с усердным хаканьем, били ногами и прикладами, молотя куда попало, переломав ему ребра, расплющив лицо. В начале он еще пытался сопротивляться, рыча, закрывался от ударов, стараясь достать хоть кого-нибудь сам, потом ослабел и лишь утробно ухал, получив особо чувствительный удар, мечтал потерять сознание и не мог, долгожданное забытье все не приходило. Наконец они устали, удары стали заметно слабее и реже, потом прекратились вовсе. Тогда он открыл глаза. Солдаты стояли рядом, обступив его плотным кольцом, о чем-то переговариваясь на своем птичьем языке. Раздвигая их, в центр протолкался давешний офицер, вид у него до сих пор был помятым и жалким, от недавнего повелителя мира вышагивавшего по поляне с презрительной улыбкой на губах не осталось и следа.
Офицер что-то резко скомандовал, и солдаты неохотно задвигались, зашевелились, расходясь в стороны. Теперь Максим увидел и Андрея, раньше его скрывали широкие солдатские спины. ООНовец стоял посреди поляны. Его не связали и вообще не обращали на него особого внимания, он просто стоял и смотрел. И в глазах его не было ни возмущения, ни сочувствия, ничего. Пустые это были глаза, отражавшие только страх, страх, поселившийся глубоко внутри этого человека навечно. Гадливо вдруг стало от этого взгляда Максиму, мерзко и неуютно. Он торопливо отвернулся и встретился глазами со стоящим над ним офицером, тот смотрел жестко с чистой ничем не замутненной ненавистью, а правая рука его неторопливо раздергивала ремешок висящей на поясе кобуры. Макс вздохнул и стал ждать, наблюдая за этой рукой. Сейчас это было самое важное, все остальное стало мелким и несущественным и даже сравниться не могло с нарочито медленными отточенными движениями этой руки. Даже боль в исковерканном изломанном теле на миг испарилась, ушла на второй план.
В руке ловко, будто сам собой, возник щегольский никелированный пистолет, Максим не смог определить его марку. Он проводил глазами движение вооруженной руки и теперь зачарованно следил за темным тоннелем пистолетного дула потянувшегося к его голове. Седая старуха с косой на мгновенье выглянула из черной глубины ствола и заговорщицки ему подмигнула.