И старалась не глядеть на Люсю. Может, потому, что та была похожа на отца.
А в Люсе будто разбилось что-то. Доброе, ласковое и… растяпистое что-то. То, бывало, к любому подойдет, поможет…
— Вы за хлебом, теть Кать? Давайте сбегаю. Я как раз иду.
Или:
— Завтра отец на своей таксишке обедать приедет, так не расходитесь, ребята. Обещал до лесу подвезти. А обратно — сами.
А теперь — нет. Теперь никаких этих сантиментов. Особенно первое время. И разговоров никаких. Чтобы чужие не спросили об отце.
Но вот уж почти три года прошло. Поутихло немного. Отца старалась не встречать. Мать утром буркнет:
— Из школы прямо домой приходи, отец к тебе явится.
— Ой, мамочка, у меня собрание.
— Как знаешь. Мне-то что.
Он потом и приходить не стал. А скучала — ну прямо хоть воем вой. И карточку склеила и в свой стол положила: то было раньше, то был ее отец. А тот, что теперь, — чужой человек, и видеть его нечего. Спросила однажды:
— Бабушка, у меня, может, уж и братишки с сестренками есть?
Бабушка подумала и ответила без ожесточения:
— А как же. Есть. Сестра.
И тогда Люська заплакала. Поняла: конец. Она, видно, все еще ждала.
Но зато больше об отце не думала, не вспоминала. Когда вернулась мать, встретила ее ласково и вдруг сказала:
— Мам, чего ты меня своему делу не научишь?
— Что это ты? Ведь отец вроде тебя в артистки прочил.
— То в детстве. А теперь я хочу, как ты.
Мама вдруг заволновалась, посадила ее, как клиентку, на стул (это что же, родную дочку ни разу не причесала!), показала, как намыливать, смывать и накручивать на бигуди волосы. Потом мама легкими, быстрыми руками расчесала светлые Люсины пряди, чуть подначесала их «против шерсти» и крупными локонами уложила, подняв над головой будто корзину с цветами.
— Маркиза, да? — засмеялась Люся. — А, мам? Как тебе твоя дочка?
— Ну и ладно, — ответила себе мама. — Актрисой — там видно будет, а здесь можешь выучиться быстро, вот и кусок хлеба. Завтра на мне сама попробуешь. А я погляжу, какие у тебя руки.
Руки у Люси оказались подходящими.
***
Была белая стена. На ней — белая дверь. Светилась матово. Потом расплылась.
Через какое-то время был шепот и движение теней. И это расплылось. Больше, собственно, ничего не было. Долго не было!
Много позже снова за черным воздухом белая стена. И дверь. И возле — тоже белая спинка кровати. И на белой подушке темная голова. Чужая комната. Чужая кровать. Женщина спит чужая! Вот оно что: больница. В больницу попала.
Как? Когда же? Сразу пришла память: светлые гранитные плиты — парапет вдоль реки, гниловатый запах воды, светлая арка моста неподалеку. Трое парней — Миша Сироткин, Сережа Панкин и тот новенький, Алексей, от присутствия которого Люсю будто сковало.