– Он прислал эсэмэску! – закричала в сердцах Алевтина, вешаясь на шею подруге.
– Вот и хорошо! – с деланым энтузиазмом воскликнула та, смекая, какой недуг сразил ее деятельную подругу.
– Ничего хорошего, – заплакала та, обильно орошая слезами и соплями новенькую курточку Василисы. – Он написал, что не сможет со мной встретиться! Он занят! Понимаешь, за-ня-ат! У него другая женщина!
– Погоди, – Василиса отцепила от себя практически рвущую на себе волосы Алевтину и усадила ее в кресло. – Слово «занят» в русском языке имеет несколько значений. Наиболее распространенное как раз то, что, видимо, и имел в виду твой Роберт, – занятия по работе, а не то, к чему ты привыкла применять это слово. Не в том смысле. Вполне может быть, – Василиса села напротив Алевтины и взяла ее за руки, – что твой сыщик занят в очень важном деле государственной важности, о котором он не имеет права распространяться даже своим близким. Не мог же он написать: «Дорогая, в данный момент я направил дуло своего ружья на опасного преступника, он приставил мне к виску свое дуло, и теперь я не знаю, во сколько часов смогу освободиться, чтобы насладиться твоим обществом».
– Почему, – перестала плакать Алевтина, – ну, почему он не мог написать именно так?! Как здорово было бы, если бы он написал именно это!
– Ты серьезно? – поинтересовалась Василиса.
– Нет, конечно. Про ружье мог бы и не писать. Я знаю, что у него пистолет. Но остальное-то?! Слушай, Василиса, а ты действительно думаешь, что он считает меня близким человеком?
Василиса вздохнула и пошла на кухню. Ее сумасбродная и эгоистичная подруга была вполне здоровым человеком. Современным представителем рода гомо сапиенсов двадцать первого века. Обычной женщиной самого нормального поведения, которая при случае всегда упрекнет любимого человека, что, подвергая свою жизнь какой-либо (без разницы) опасности, первым делом он был обязан ей позвонить или скинуть эсэмэску со всеми подробностями этой самой опасности. Это называется милым словом «предупредить», чтобы любимое существо не мучилось неопределенностью. Была в этом своеобразная современная романтика, свойственная нынешним дамам. Роберт должен был написать Алевтине, что, погибая, любит ее всей душой. Тогда она была бы спокойна и ревела по другому поводу.
– Ушла? Молчишь? Значит, так не думаешь – ведь ты не умеешь врать. – Глаза Алевтины увлажнились, она опустилась на пол и поползла к кровати. – Тогда мне незачем жить. Первый раз в жизни я встретила такого мужчину. – Она, стоя на карачках посреди комнаты, подняла руку и вяло потрясла ею в воздухе. – А он не хочет меня видеть! – Алевтина продолжила стучать голыми коленками по паркету. – Зачем, спрашивается, мне жить?! – Она взгромоздилась на кровать, легла и сложила руки на красивом бюсте. – Я умираю. Василиса, бери бумагу и пиши мое посмертное завещание.