– Убери пистолет, Регги, – сказал Перселл. – Виктор слишком ничтожен, чтобы его убивать.
Регги еще пару секунд подержал пистолет направленным на меня, потом убрал в карман пиджака.
– Ну и что ты собираешься теперь делать, малыш?
– Собираюсь вернуться на восток, – сказал я. – Собираюсь привести Чарли домой. Собираюсь докопаться до истины.
– Ты не знаешь, что такое истина, черт побери.
– Чарли мне расскажет.
– Может, и расскажет, – сказал Перселл. – Если я не найду его первым. Тебе следует обдумать мое предложение. Я даю тебе шанс стать новым человеком.
– И взять на работу Регги, чтобы он как бобик бегал за мной и наставлял на моих врагов дешевый пистолетик?
– Я не бобик, – обиделся Регги.
– Конечно, бобик, малыш, – сказал Теодор. – И не забывай об этом.
– Я вице-президент, – напомнил Регги.
– Вице-президент по лизанию зада президента, – сказал Перселл. – И тем не менее ты добился от жизни намного большего, чем Виктор; этот ни на что не способен, потому что он прирожденный неудачник, обреченный умереть с тем, с чего начал.
– Позвольте спросить, Теодор, – произнес я. – Каково это – прыгнуть через пропасть, стать совершенно другим человеком, а потом обнаружить себя в новом обличье дряхлого старика?
– Хочешь знать, как себя при этом чувствуешь, малыш? Вот что я тебе скажу: когда сидишь с бокалом старого вина перед вкусной едой, а телка с огромными грудями тычется тебе в колени, чувствуешь себя чертовски приятно.
Думаете, мне не было обидно? Еще как было!
«Что ты знаешь о том, как изменить судьбу? – спросил Теодор Перселл. – Ничего. Ты никчемный человечек, плывущий по течению, и останешься таким до конца своих дней. Ты слабак, обыватель. Ты ничего не получишь от жизни, потому что заслуживаешь только то, что имеешь». «Не забывай, от кого ты это услышал, – напомнил я себе. – Чему меня может научить убийца, извращенец с криминальным прошлым и покалеченной душой?» И тем не менее мне было обидно. Почему? Я скажу почему. Потому что он был прав, и глубоко в душе я понимал это.
Весь перелет из Лос-Анджелеса в Филадельфию я размышлял над словами, которые Теодор Перселл бросил мне в лицо. Моника, замкнутая и мрачная, сидела рядом. Она встретила меня в аэропорту кивком и мучительной печалью во влажных глазах. Что я мог ей сказать в утешение? Как разубедить верующего?
– Как ты? – спросил я, пока мы дожидались посадки.
– Давай не будем разговаривать, ладно, Виктор?
– Ты выбрала правильного попутчика, Моника. Если не хочешь разговаривать, значит, так оно и будет. Я буду нем как…
– Тс-с-с, – сказала она, и я ее понял.