Савин: «Послушайте, мы не в армии, в конце концов. И потом… вы не научный сотрудник, вы — клещ, присосавшийся к нашему академику. И если вы думаете, что сможете…»
Кокин, перебивая Савина: «А скажите, Савин, почему вы приехали из Франции обратно в Россию, а? Вас что, выгнали взашей, гений вы наш? Или, может, заслали?»
Савин, холодно, с издевочной усмешкой: «Все-таки какой вы зловредный тип, Кокин! Я же вас не спрашиваю, с чего бы вдруг вы оказались в лаборатории в халате наизнанку, хотя за пять часов до этого вы ушли домой! А теперь все, ступайте прочь! Мне надо работать».
И последний всплеск Кокина, о котором все чаще и чаще думал Плетнев:
«Ну, знаете ли! Вы еще пожалеете…»
Вы еще пожалеете…
Прямая угроза? Пожалуй. И в то же время, когда он напомнил Кокину о его неприязненном отношении к Савину, тот даже глаза выкатил на него:
«У меня с Савиным плохие отношения?.. Да кто вам сказал об этом? Бред, бред и еще раз — бред! Хотя, впрочем, у нас могут быть разногласия в научной сфере… порой даже споры возможны, но чтобы неприязнь… Нет, в целом мы — друзья!»
Был и еще один вопрос, который Плетнев не мог не задать Кокину:
«Николай Александрович, каким образом могло случиться так, что вы, как утверждают сотрудники, ушли домой в одиннадцать вечера, а в три ночи, как раз в тот момент, когда была предпринята попытка кражи иммуностимулятора, вы оказались в лабораторном корпусе?»
Судя по реакции Кокина, он ждал этот вопрос, и ответил на него, не задумываясь.
«Да, я действительно ушел домой в одиннадцать вечера. Но потом я вынужден был вернуться, так как забыл выключить сушильную камеру. Ну-у, сделал попутно кое-какие мелочи, а потом… потом уже был этот инцидент…»
— Инцидент, мать твою! — выругался Плетнев, вспомнив, каким тоном было произнесено это слово. С каким-то подспудным презрением и долей едва скрываемой насмешки. Будто он, старший научный сотрудник Кокин, знал нечто такое, что не дано знать такому дуболому, как господин Плетнев. Мол, это таким ученым, как Николай Александрович Кокин, дано делать ракеты, а им, плетневым, эти ракеты охранять.
И от этого ощущения кажущегося превосходства завлаба Кокина, паскудно-въедливого, как укус тропического комара, Плетнев распалялся еще больше.
И теперь он думал уже о том, что он, Кокин, эта серая, практически незаметная и столь же неприметная личность, может знать такое, чего не дано знать ему, Плетневу.
— Инцидент, мать твою!..
Не очень-то комфортно чувствовал себя и Голованов, застряв в утренней автомобильной пробке на Кутузовском проспекте, который он не любил из-за его напускного снобизма и где, казалось, он застрял на всю оставшуюся жизнь. Сейчас он пробивался к «генеральскому» дому, предварительно договорившись с Самсоновым о своем визите. Впрочем, сам Самсонов ему был не нужен, генерал рассказал о себе и о своих взаимоотношениях с бывшей владелицей квартиры на Кутузовском все, что мог рассказать, точнее говоря, все то, что хотел бы рассказать. Плетневу же нужны были записные и телефонные книжки убитой, которые к его великому удивлению не изъял следователь прокуратуры, изначально уверовавший в то, что старушку замочил генерал, естественно, из-за корыстных целей. Как сказал некогда Воланд, люди они вроде бы неплохие, но их испортил квартирный вопрос.