— Вы знали, о существовании тайничка Самсоновой?
— Господи, да откуда?! Он ведь, оказывается, был вмонтирован в глубинную часть подоконника в спальне Людмилы Степановны. Эта комната оставалась для нее чем-то вроде памяти о ее муже, и она… она просто запрещала кому-либо входить туда без ее разрешения. И только когда ей надо было посплетничать да посудачить с ее ближайшей подругой, они запирались там вдвоем и вдвоем же пили чай. И единственное, что дозволялось мне и моей жене, так это стоя на пороге спросить, не надо ли ей что-нибудь.
Самсонов скорбно развел руками.
— Так что, как вы сами могли бы догадаться, никаких разговоров о тайничке с драгоценностями не было и быть не могло.
— Вот и я о том же, — согласился с ним Голованов. — Не было и быть не могло. А, судя по тому впечатлению, которое создавалось у оперативников МУРа, грабители знали не только о той ценности, которую представляла собой похищенная коллекция статуэток, но и о существовании тайничка с драгоценностями. И согласитесь, что знать об этом могли только очень близкие Самсоновой люди.
— Да, конечно, я понимаю вас! — наконец-то «въехал в тему» Самсонов и заторопился суетливо, открывая ключом дверцу старинной работы серванта из красного дерева, который уже сам по себе представлял немалую ценность.
— Вот! Вот здесь в коробочке все ее письма, какие-то бумаги, записные книжки и документы, которые ни я, ни моя жена не посчитали нужным выбросить.
И он подал Голованову довольно вместительную картонную коробку, в которую педантичный генерал Самсонов сложил все то, что было когда-то личной частью жизни хозяйки дома, некогда приютившей его и его семью.
— Вы смотрите пока что, а я жене на кухне помогу.
Сложенные в единую стопку, письма были писаны, судя по всему, мужем Людмилы Степановны, когда он отлучался в длительные творческие командировки, и не представляли для Голованова какого-либо интереса, он отложил их в сторону. Не представляли особого интереса и те документы, что лежали в коробке, а вот четыре записные книжки — три довольно старые и потрепанные, а четвертая еще сравнительно новая — сразу же привлекли его внимание. И когда он пролистал эти распухшие от записей почти фолианты, то ему уже не надо было объяснять, с чего бы вдруг следователь прокуратуры проигнорировал одну из версий, которая, как и версия с генералом Самсоновым, лежала на поверхности и могла бы при желании стать рабочей.
В этих четырех книжках, две из которых уже буквально распадались на листочки, были сотни фамилий, имен, телефонов и домашних адресов, которые просто невозможно было отработать в те сроки, которые были отпущены следователю. И он, естественно, пошел своим путем.